В самом деле, дым становился гуще — пожар разгорался, языки пламени лизали уже стропила. Матвей подставил женщине плечо — та послушна оперлась на него, — и они побрели к выходу.
— Скорее, гимназист, скорее, неровён час крыша рухнет! Поспешай, и дамочку выводи, а я этому помогу…
Осадчий зажал под мышкой бебут, по самую рукоять, вымазанный в крови, и помог подняться Ледьюку. Француз что-то благодарно бормотал — револьвер он держал в левой руке. Но не успели они сделать и трёх шагов, как из дыма навстречу кинулись четверо аннамитов, вооружённых короткими копьями — не копьями даже, а бамбуковыми жердями, обрезанные наискось, на манер игл для медицинского шприца.
Первого Осадчий принял на клинок — уклонился от колющего выпада и с такой силой вогнал бебут в диафрагму, что изогнутый кончик ладони на полторы вышел из спины врага. И — сам отшатнулся, от удара копьём пониже ключицы. Матвей левой рукой задвинул Камиллу за свою спину, а правой перехватил поудобнее крис. Двое мятежников приближались: злобный оскал на коричневых лицах, ярость в чёрных, раскосых глазах, копья уставлены ему в живот — у того, что справа на бамбуковом шесте угрожающе топорщился пучок заострённых бамбуковых щепок. Он видел такие копья — в рыбацкой деревне, где они нашли убежища, тамошние обитатели гарпунили ими крупную рыбу. Матвей представил себе, как острия входят ему в живот, в кишки…
Владелец окровавленного копья повалился на спину — из двух отверстий в его груди выплеснулись фонтанчики крови. Второй аннамит повернулся и бросился наутёк — пуля ударила его между лопаток и швырнула лицом на тлеющие мешки с рисом.
Ледьюк, сидя на полу, выпускал пулю за пулей из своего револьвера. Он жал на спуск, даже когда ударник защёлкал вхолостую.
— Ну, хватит, мсьё, всё уже позади. — Казанков (и откуда он взялся?) подхватил француза под мышки и помог встать на ноги. Палаш, лезвие которого было от рукояти до самого кончик вымазано в крови, он зажал под мышкой.
— А вы говорили, последний патрон себе… — Ледьюк слабо улыбался. — Пригодилась, выходит, и для этих…
И он кивнул на трупы мятежников. Один ещё дёргался, из-под живота у него расплывалась большая тёмно-алая лужа.
— Пригодилась, пригодилась… — Казанков оглянулся на Матвея. — Ты как, цел? Помоги тогда баронессе, а я этого беднягу выведу…
Матвей кивнул и кинулся поднимать Камиллу. Та обняла его руками за шею и уткнулась куда-то в область шеи — лицо у неё было мокрым от слёз. Юноша, после секундного колебания подхватил женщину на руки.
Осадчий! — крикнул за спиной Казанков. — Ты жив, что ли?
Несмотря на свою ношу, Матвей ухитрился обернуться. Унтер стоял, опираясь на французскую винтовку с размочаленным прикладом; из плеча его торчал обломок бамбукового копья.
— Сам дойдёшь, что ли, Игнат Егорьич?
— Дойду, куду ж я денусь… — Осадчий пустил длинный матерный период. — Говорил же, а вы не верили, вашсокобродь: флотские своих завсегда в беде не оставят, выручат!
…Матвей не запомнил, как выбрался из горящего пакгауза. Свой драгоценный груз он отдал набежавшим матросам — на ленточках их бескозырок золотом было вышито «РЫНДА». Площадь перед зданием была завалена мёртвыми, изуродованными телами, тот тут, то там дымились воронки от разрывов тяжёлых снарядов. А дальше на речном фарватере выстроились три больших корабля — из коротких труб валили клубы дыма, стволы орудий угрожающе смотрят на пристань, на корме, на флагштоках, развеваются на кохинхинском ветру белые с косыми голубыми крестами полотнища.
Наши пришли!..
[1] Эти события подробно описаны в четвёртой книге цикла, «Флот решает всё».
V — 1