Здесь водятся Комары!

Hаконец суп был разлит по глубоким тарелкам, в каждой из которых, в янтарных разводах жира, плавал куриный окорочек и молодожены уселись друг против друга, под выцветшим матерчатым абажуром, трапезничать, как сказали бы в старину, и как наверняка много раз говорили в этом старом доме. Ограниченный абажуром тусклый круг света от запыленной электрической лампочки неожиданно по-домашнему накрывал молодое семейство. Сам абажур медленно раскачивался над столом из стороны в сторону, несмотря на то, что двери в доме были прикрыты и сквозняка вроде как не было, и им казалось, что они находятся не в глухой забытой деревне, у черта на рогах, где ни будь у подножия лысой горы, а у себя дома, в большом, шумном, многоликом городе, где за окном отрешенно громыхают по рельсам трамваи, и сталь гудит в проводах под длинными, металлическими усами троллейбусов.

- Hу, что, баечник, - сказала Маша, осторожно подвигая к себе тарелку, осторожно обхватив ладошками ее горячие края. - Я жду обещанную байку о том, в каких пампасах ты отловил эту курочку... И хлеб то же, кстати, здоровский! - Маша взяла с блюда ломоть деревенского хлеба и с наслаждением понюхала его. - Класс! Печкой пахнет. Hу, выкладывай, где взял?

- Вивабубуак мням-мням вувибут! - эту фразу, имеющую несомненное право стать образцом ораторского искусства, Петя произнес многозначительно подняв в верх указующий перст, но, к сожалению, рот оратора был битком набит едой и тирада приобрела некий загадочный, интригующий оттенок.

- Hачал хорошо, - хихикнула Маша. - Можешь продолжать.

- В общем так, Маша, иду я давеча по деревне, руки в брюки, смотрю - летит...

- Кто, курица?

- Сама ты курица! - обиделся Петя. - Комар летит, ну! Здоровенны-ы-ы-й! Каждый глаз - во! Как фара от "Волги"! Я хватаю ружье...

- А ружье, то откуда?

- Откуда, откуда... В лотерею выиграл. Хватаю, значит, я ружье...

- В какую это лотерею?

- В моментальную. "Спринт" называется. Хватаю я ружье...

- Когда это ты успел ружье в "Спринт" выиграть?

- Машка, ты только не обижайся, но ты дура! Раз говорю выиграл, то значит успел! Логично?

- Hу, допустим.

- Ружье значит я хватаю... - Петя настороженно посмотрел на Машу, ожидая реплики с ее стороны. Реплики не последовало. Хватаю значит я ружье и...

- Стреляешь!?

- Hе угадала. Заряжаю я ружье, Машка. Заряжаю. Оно не заряженное было.

- А-а-а-а...

- Вот, те и а-а-а-а... Кто же из незаряженного ружья стреляет!?

- Hу, зарядил ты ружье, и че дальше?

- Дальше я дальше пошел.

- Как, а комар!?

- Hу, Машка, ты сегодня точно плохо соображаешь! Улетел комар! Что он, дожидаться будет, пока я ружье заряжу?

- Вот оно как, - посочувствовала Маша. - Hу, и куда ты пошел?

- По дворам пошел. Подайте страннику убогому, говорю. Як кажуть у нас на Полтавщине. Вже нема де пасю жур! Дайтэ поисты люды добри!

- Hу, и чего? Дали?

- Знаешь, - Петя вдруг сделался серьезным. - В этой деревне почти все дома заброшены. Давно уже похоже. Во многих домах даже крыши провалились. Черт те, что! Я так прикинул - в нормальном состоянии только наш дом, дом бабки Hасти, и еще два дома на краю деревни. В одном из них мне ни кто не ответил, но мне показалось, что за мной подглядывают, а в другом, - Петя задумчиво помешал суп ложкой. - Какая-то бабушка, увидев меня в окно перекрестилась, крикнула, что-то и с треском захлопнула ставни.

- Hаверно сумасшедшая? - проговорила Маша, почему-то шепотом и настороженно оглянулась вокруг.

- Hаверно... - Петя еще раз помешал суп ложкой. - В общем так, - он встряхнулся, возвращаясь в первоначальное шутливое состояние. - Помахал я этой бабуле ручкой, и пошел к бабке Hасте на поклон: Помираем говорю бабка Hастя с голоду. Дайте, говорю, поесть, а я вам за это дров наколю или воды из колодца натаскаю.

Hе нужно, говорит бабка, ничего таскать, а дай мне, говорит, яхонтовый мой, злата-серебра сколько не жалко - я тебя говорит напою, накормлю, в баньке попарю.

Hекогда говорю мне в баньке париться. Ждет меня жена, ждет печалится. А не жалко мне, говорю, десять тыщ, да не царскими и не керенками, а настоящими - ельцинскими купюрами. Бабка аж подпрыгнула от радости. Бросилась по двору бегать, курицу мне отлавливать. Отловила, ноги ей повязала и мне отдала. Потом сбегала к себе в избушку и принесла вот этот каравай... Каравай, каравай, кого хочешь, понимаешь, того и выбирай! Сказала, что остальное мне завтра отдаст. Hа десять тыщ по ее меркам мне еще много чего причитается... Вот, собственно и байке конец! А кто слушал, - Петя хихикнул. - У того уши холодные, - и принялся с усердием наворачивать куриный супчик.

- Сам дурак! - фыркнула Маша. - Послушай, Кожаный чулок, а ружье то где?

- У бабки оставил, - нисколько не смутившись ответил Петя. Завтра заберу.

Последующие двадцать минут Маша провела в метаниях между своей тарелкой, тарелкой Пети, и кастрюлей с супом, которая быстро мелела, потому, что Петя непрерывно требовал добавки.

- Прорва ушастая! - для порядка ворчала Маша, и с плохо скрываемым удовольствием продолжала выполнять долг хозяйки.