«Здесь жил Антон Чехов»

— Как же это вы можете, господин Эргардт, ручаться? — врезался Поперечный, который еще скатывался к нам с лестницы, но уже понял все. — Как вы можете ручаться за убийцу? Брат он вам или сын? Если, как говорится, чужая душа потемки вообще, то тем более душа убийцы в частности. Как принцип.

— Тише, тише, ради бога, — шептали супруги. — Спокойной ночи… Воздух после дождя холодный.

Господин Эргардт закрывал окна и двери, метался, как никогда не метался на пожаре, разводил нас по комнатам. Я пошел к себе.

Но Поперечный остановился у моей двери и начал с хозяином тихий разговор:

— Зачем я, господин Эргардт, буду у вас ставить на карту, может быть, жизнь, когда у Бергера, на той стороне парка, вдали от опасности, я могу поселиться без риска и тем более, что за тринадцать марок вместо пятнадцати. Просто как принцип.

— Вы у нас можете жить за десять марок, — прошептал Эргардт, — только, пожалуйста, забудем этот разговор, прошу вас… Вы же коммерческий человек.

— Хорошо, — согласился Поперечный, — только потому, что коммерция выше всего и мы, как принцип, должны подавать ближнему руку помощи.

Я уехал из пансиона рано утром — все еще спали. Не спали только тюрингенские сестры. По-видимому, они и не ложились. Возле них металась и плакала давно и горячо полюбившая их фрау Эргардт. Испуганные и плоские лица сестер тоже были заплаканы.

Я, вслед за носильщиком, выскочил на пустынную улицу. Впереди нас, в тумане, серым силуэтом двигалась к вокзалу, сутулясь под рюкзаком, высокая фигура девушки. В руках у нее была небольшая корзина. Когда мы пришли на вокзал, на гребне, по ту сторону серебряной от росы долины, заиграли первые лучи, а внизу в ответ им заиграл рожок пастуха. Быстро поднимался серый занавес над далекой огромной рейнской панорамой.