Здесь жила Нефертити

Наконец, наш маленький отряд достиг долины Фараонов — она и теперь носит это название. Казалось, мы совершили посадку на затемненной стороне луны и почали в новый мир. Мертвая тишина. Со всех сторон широкую долину окружали крутые скалы. Ни воды, ни растительности. Кругом огромные вековые валуны. Высоко над нами скалы уже сверкали на солнце. Мы двигались в тени по древней тропинке. Лучи солнца постепенно соскальзывали с гор и, добравшись, наконец, земли, медленно ползли нам навстречу. Солнце, победив мрак этой бесплодной долины, ударило нам в лицо. Сразу стало невыносимо жарко. Стелющаяся струя горячего воздуха настигла нас. Мы свернули вправо в погоне за быстро убегающей тенью. Но вскоре тень увлекла нас слишком высоко на отлогий склон хребта. Идти стало очень трудно. Если и дальше гнаться за тенью, придется карабкаться вверх по рыхлой каменистой осыпи. Мы спустились вниз и пошли по долине, теперь сплошь залитой солнцем. Здесь, по крайней мере, можно было быстро идти. И тут я подумала, что сейчас способна примириться даже с прохладной темной гробницей и длиннющим коридором, который ведет в самый центр горы, где никогда не бывает солнца.

Так мы шли около трех миль. Затем пейзаж изменился. Долина резко сузилась и повернула на восток. Слева и справа тянулись небольшие глухие ущелья. Джон, Гильда и Томми, шедшие впереди, остановились. Джон палкой показал, что они сворачивают влево; мы вяло махнули в ответ и прибавили шагу, сохраняя полное молчание, а Ральф плелся сзади и время от времени хныкал: «Мамочка, хочу на ручки».

За поворотом долина стала еще уже. Она постепенно поднималась к северо-востоку. Солнце немилосердно жгло нам спины, но вдруг в лицо подул легкий ветерок. Возможно, он летел сюда издалека, из Суэцкого залива, над высоким пустынным плато. Хилэри уверял, что он чувствует запах соли. Мы были почти у цели. Наши направляющие остановились у подножия скалы, слева от ущелья, и стали медленно взбираться по ней. Когда мы вскарабкались наверх, они уже сидели в тени на маленьком плато, прислонившись к скале. В ней темнело большое отверстие, обрамленное древней каменной кладкой. И казалось, в этом заброшенном, иссушенном солнцем месте слышится печальный голос, и эхо вторит ему: «Моя гробница здесь, в Восточной скале».

Мы вошли и постояли несколько секунд, пока глаза не привыкли к темноте. Ход вел вниз. По краям его были высечены ступеньки, а гладкий скат посредине примерно в ярд шириной служил когда-то для спуска огромных саркофагов. Мне показалось, что сейчас мы находимся на уровне земли. Перед нами опять тянулся длинный коридор. Мы зажгли электрические фонарики. Еще одна лестница, короче первой, но с более крутыми ступенями и таким же гладким скатом посредине. Мы вошли в очень маленькую комнату с неровным рыхлым полом, расположенную, должно быть, значительно ниже уровня земли.

— Здесь действительно очень глубоко, — сказал Джон, — это ложная гробница, она высечена перед настоящей, чтобы обмануть грабителей. Однако тут снова все засыпано. Необходимо провести расчистку и внимательно осмотреть все.

Я торопливо пересекла комнату, от души надеясь, что Джон не вздумает заняться этим сейчас.

Дальше коридор внезапно расширился и перешел в очень большое помещение. Это и был погребальный зал. Пустой, осыпающийся, жалкий. Большой столб служил дополнительной опорой потолку. Слева на стене мы заметили несколько сильно поврежденных росписей. Джон сказал, что скала была рыхлой и ее сначала штукатурили, а потом уже наносили роспись, — вот почему она так плохо сохранилась. Но нам все же удалось различить фигуры Эхнатона, Нефертити и принцесс. Преклонив колена, они воздавали хвалу солнцу. Его благодатные лучи касались протянутых в молитве рук.

Мы двигались почти бесшумно в этом странном месте. Позднее мне довелось побывать в знаменитых гробницах в Фивах: я видела блестящие, красочные, прекрасно сохранившиеся рельефы, высеченные в прочной скале; коридоры с отточенными углами; профессиональных гидов; электрическое освещение; туристов в темных очках, снующих туда и обратно. И все же именно эта невзрачная, разваливающаяся гробница Эхнатона, в которой побывала лишь небольшая горсточка людей с того дня, когда рабы с трудом водворили сюда саркофаг, особенно запечатлелось в моей памяти. Эта одинокая могила так живо напоминала всю историю жизни фараона. Непохожий ни телом, ни душой на своих ближних, он при жизни держался обособленно от них, восстал против косных традиций, а после смерти покоился в одиночестве, вдали от близких и народа, преследуемый ненавистью фиванских фанатиков, которые надругались над телом и сожгли его.