Читаем Здесь живу только я полностью

Спускаясь по лестнице, он пожалел, что с собой нет фонарика — темнота была настолько плотной, что, казалось, в ней могут увязнуть ноги. И здесь Смородина снова охватило это ложное воспоминание о событиях, которых никогда не было.

Он спускался, держась рукой за стену, чтобы не споткнуться. Было все так же тихо — ни единого звука. Дергалось правое веко, колотилось сердце, казалось, вот-вот снова проползет по позвоночнику белая многоножка. Все сильнее дрожали ноги.

Спокойно, спокойно, думал про себя Смородин, здесь нет ничего страшного. Все в порядке. Все нормально. Такое бывает.

Наконец он спустился, добрался до двери подъезда и надавил на нее — та поддавалась с трудом, будто ей было больше полувека. Он вышел во двор и огляделся.

Стоп. Какой к черту двор? Эта дверь всегда вела на улицу.

Петр в растерянности оглянулся назад.

«ЗДЕСЬ ЖИВУ ТОЛЬКО Я» — написано было на белой бумажке, приклеенной к двери.

Теперь ему стало по-настоящему страшно.

Ощущение «дежавю» смешалось с отвратительным чувством приближающейся панической атаки. Смородин схватил себя за плечи и принялся гладить свои руки: это был неплохой способ хоть как-то остановить лавину, но было поздно, она приближалась и готова была затопить Петра с головой.

Он затравленно оглянулся по сторонам: это был обычный тесный дворик-колодец, каких тысячи в Петербурге. Постаревший от осени дворик, пропитанный затхлостью палой листвы.

Матовый свет занавешенных окон разбавляет собой темноту.

Темнота здесь настолько плотна, что в ней увязают ноги и мерзнут пальцы.

По телу Петра пробежала когтистая дрожь. Дыхание сперло в груди, непослушные пальцы играли фокстрот на невидимом пианино; он понял, что все это снилось ему, а может быть, вовсе не снилось, а может быть, просто он сходит с ума.

Сходит с ума.

Петр схватился рукой за стену и медленно, тихо пошел в сторону арки, оглядываясь по сторонам. Ни звука, ни шороха не было слышно. Не было ветра. Только шумело в ушах и по-прежнему билось сердце.

Арка вела в точно такой же дворик.

Здесь никогда не было таких дворов: Петр много гулял по этим местам и не видел, чтобы здесь было что-то подобное. Страх, однако, стал постепенно исчезать, уступая место осторожному любопытству.

Смородин посмотрел вверх: над ним было абсолютно чистое звездное небо, какого не бывает в городе. Последний раз он видел такое небо два года назад, когда на неделю приехал в деревню.

Теперь он снова видел Млечный Путь и ковш Большой Медведицы.

Пошарил по карманам: сигареты остались в музее. Надо было вернуться за ними, и он пошел обратно, иногда поглядывая на небо.

Он открыл дверь с надписью «Здесь живу только я», аккуратно закрыл ее за собой и поднялся наверх. Сигареты все так же лежали на кухне. Смородин сунул пачку в карман и снова вышел из квартиры.

Но, выйдя снова на улицу, он обнаружил давно знакомый Басков переулок, ничуть не изменившийся. Со стороны Маяковской был слышен звук проезжающей машины; где-то орал пьяный, а небо, как и всегда, было грязнооранжевым, без единой звезды.

Смородин обернулся назад и посмотрел на дверь: таблички больше не было.

«Черт».

Он сунул руки в карманы и привалился к стене.

Рассказывать об этом Грановскому уже совсем не хотелось.

★★★

— Не узнаю тебя. Впервые вижу, чтобы в твоей квартире был такой беспорядок.

— Могу сказать то же самое и про тебя. Никогда не видел, чтобы ты приходил без звонка.

Петр пришел к Герману без предупреждения, застав его с бутылкой армянского коньяка в руке.

— Позволь отхлебнуть коньяку.

— Ради бога, — Герман подал ему бутылку и сунул руки в карманы.

Смородин сделал глоток, поставил коньяк на стол и уселся на табуретку.

— Ты никогда в это не поверишь, но я расскажу тебе.

— После того, что со мной происходит, сейчас я поверю во что угодно, — усмехнулся Герман.

— Я заметил.

И Смородин рассказал Герману обо всем: о письме Фейха, о ночных звонках и о том, что случилось прошлой ночью. Каневский слушал его внимательно, не перебивая, и иногда отхлебывал коньяк из бутылки.

— Ты уверен, что ничего не употреблял? — съязвил он по привычке после того, как Смородин закончил рассказ.

— Да ну тебя к черту. Не надо было тебе это рассказывать.

— Не злись.

Герман действительно выглядел так, что злиться на него было нельзя: трехдневная щетина на лице, взъерошенные волосы и мятая рубашка в клеточку отчетливо говорили о том, что сейчас он не в самом лучшем расположении духа.

— Скажи, ты дописал ответное письмо Фейху? — спросил он через некоторое время.

— Еще нет. Не знаю, что писать. Потом.

— Допиши обязательно. И еще кое-что: на следующем дежурстве я хочу пойти с тобой.

— Именно это, — улыбнулся Петр, — я и хотел тебе предложить.

Герман улыбнулся ему в ответ:

— Тогда встретимся послезавтра в половине восьмого на Маяковской?

— Лучше приходи ко мне позже. Часов в десять, чтобы Грановский не увидел тебя и не задавал лишних вопросов.

— Хорошо.

— И приведи себя в порядок, черт возьми. Я и подумать не мог, что когда-нибудь скажу тебе это, но все-таки ты не очень хорошо выглядишь. Заболел?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне