Здесь живу только я

Смородин вышел из вагона и ступил на блестящий пол, вымощенный таким же черным камнем, из которого были сделаны колонны. Взглянул вверх: потолок был выполнен в виде звездного неба, с россыпью светящихся точек, с Млечным Путем, с тонким серпом Луны и ковшом Большой Медведицы.

Красное освещение исходило из прожекторов, установленных у подножия каждой колонны.

В противоположной стороне станции не было рельсов: край платформы упирался в стену.

По его телу прошла дрожь.

Он еще раз посмотрел по сторонам: в конце станции был только один эскалатор. Он не двигался.

В другом конце стояла огромная трехметровая статуя.

Он подошел к статуе чуть поближе и сразу узнал в ней того самого воина, которого они с Германом видели на аллее.

Петр инстинктивно прижал руку к сердцу и почувствовал бешеный стук. Сейчас ему больше всего на свете хотелось проснуться, но ощутимый стук сердца со всей очевидностью давал понять, что это не сон.

Двери закрылись. Поезд тронулся с места.

Оставался только один выход — идти к эскалатору.

Он пошел вперед, стараясь не оборачиваться, пытаясь совладать с паникой, которая готова была вот-вот накрыть его с головой. Белая многоножка уже выползала из мозжечка и пыталась обвиться вокруг позвоночника. Он шел, ускоряя шаг, но при этом пытаясь идти как можно тише: любой посторонний звук в этом месте напугал бы его еще больше, чем это гробовой молчание.

— Молодой человек!

Смородин замер на месте. Застучали зубы, задергались пальцы. Леденящая волна холода пробежала по спине.

— Молодой человек! — голос был хриплым, старческим, в нем не было злобы или угрозы, но Смородину меньше всего сейчас хотелось оборачиваться на этот оклик.

— Что с вами?

И тогда он все-таки обернулся.

Тот самый старик, которого Смородин видел спящим в соседнем вагоне, теперь стоял возле статуи воина. С жидкой седой бородкой, с аккуратными очками, в пальто и шляпе, он опирался на трость и продолжал говорить:

— Мне кажется, вам очень плохо. Хотелось бы помочь вам.

Его голос отражался эхом от стен.

Смородин тяжело дышал. Паническая атака неумолимо приближалась. Плотину могло прорвать в любой момент. Он сглотнул слюну и сделал один шаг в сторону старика.

— Да. Да, мне очень плохо! — закричал он.

Приступ начался.

Старик отошел от статуи и медленно, опираясь на трость, начал приближаться к Смородину. Тот затравленно оглядывался по сторонам и хватал ртом воздух, пальцы его судорожно сжимались.

— Сделайте что-нибудь, заберите меня отсюда, помогите, — прошептал Петр и сел на пол. — Пожалуйста. Мне очень страшно. Мне очень плохо. Я не знаю, как я оказался здесь. Я хочу выбраться отсюда. Я хочу домой. Я опоздал на работу. Мне очень плохо. Заберите меня. Пожалуйста. Помогите.

Старик приближался, понимающе кивая головой.

— Успокойтесь, — сказал он. — Все будет хорошо. Все, что вы чувствуете, происходит только в вашей голове. Ваш страх идет изнутри. Боитесь не вы: боится ваше сознание. Оно пытается заставить бояться и вас. Но вы сильнее. Я знаю.

Слова не помогали.

Смородину стало еще страшнее, чем раньше.

Он закрыл лицо руками и завалился на пол в позе эмбриона. Все его тело сотрясала дрожь, не хватало воздуха, сердце готово было разорвать грудную клетку.

Шаги старика приближались. Когда они перестали звучать, Смородин ощутил на своих волосах морщинистую руку.

— Не бойтесь ничего, — сказал старик. — Мы с вами очень похожи. Знаете, моя жена говорила: «В непонятной ситуации ложитесь спать». И могу сказать, что это один из лучших советов, которые я когда-либо слышал. Постарайтесь уснуть. Это поможет.

И Петр уснул.

★★★

Четверо в черных комбинезонах шли по разрушенной улице города.

Они видели догорающие руины домов, чьи окна раскрыли в агонии черные рты; низко свисающие над головой провода, что уцепились за поваленные телеграфные столбы; перевернутые автомобили, которые раскидало взрывной волной, точно обрывки газет на ветру. А еще они видели небо — хоть им и запретили смотреть на него — оно было матово-желтым, грязным от смога и настолько тяжелым, что казалось, будто оно начинается прямо над головой и на его пыльной желтизне можно рисовать пальцем. Из-под ног вздымался в воздух серый пепел, от которого еще больше затруднялось дыхание.

— И все-таки почему они послали сюда именно нас? — спросил Первый.

— Боятся потерь, — пояснил Второй. — Нас послали сюда для того же, для чего отправляют животных в космос.

Третий пнул ногой не вовремя подвернувшийся обломок кирпича и сказал:

— Блокада продолжалась тридцать лет. Еще три месяца этот город непрерывно бомбили. Здесь никого не осталось в живых: чего же они боятся?

— Не знаю, — сказал Второй. — Вспомни, что первая разведгруппа так и не вернулась. Это необычный город. Здесь живут необычные люди.

— Жили, — уточнил Четвертый.

Второй ничего не ответил, только поправил винтовку за плечом.

— Здесь нет никого, — продолжал Четвертый. — Все они сдохли от голода и бомбежек. Мы одни в этом городе. А первая группа просто заблудилась. Или наткнулась на невзорвавшуюся бомбу. Или на них обрушился дом.