Здесь живу только я

Когда настал 43-й, появилась и надежда на то, что все это скоро закончится. В воздухе бродило заметное оживление. Мы получали хорошие новости с фронта, и это порой радовало сильнее лишнего куска хлеба. А Фейх все говорил о том, как он пойдет на фронт. Как он обманет комиссию, притворившись здоровым, возьмет винтовку и пойдет убивать немцев. Только этого он хотел — убивать немцев. Я думаю, если бы он все же снова пошел на фронт, он все же успел бы забрать с собой на тот свет десяток-другой фрицев. Вот сколько в нем было тогда ярости. Он был очень сильным человеком. Он говорил: „Я умру с оружием в руках. Только такой видится мне моя смерть. Я переживу голод, переживу холод, выдержу любые болезни. Меня убьет только пуля, граната или штык.“

Но все вышло иначе. Меня положили в госпиталь с пневмонией. Фейх остался в квартире один. Я был уверен, что он переживет меня, что мне конец. Однако, я выкарабкался. А когда я вернулся в квартиру в середине февраля, там уже было пусто. Он умер в собственном кабинете, так и не дописав свою книгу. Где сейчас эти недописанные отрывки — тоже никто не знает. Но оно и к лучшему.»

Смородин закрыл книгу.

Надо было позвонить Грановскому и сказать, что сегодня самочувствие намного лучше.

Он проспал всю ночь и половину дня. Снилось что-то очень тяжелое, душное, неправильное, но он никак не мог вспомнить, что именно. Это было и к лучшему: некоторые сны лучше забывать сразу после пробуждения.

Петр прошел в ванную, включил воду и посмотрел на себя в зеркало — недельная щетина, синие круги под глазами, похудевшее лицо, впалые щеки. Может быть, именно так выглядел в то время Фейх, подумалось ему вдруг.

Он подставил ладони под струю из-под крана и опустил воду в лицо: стало легче и спокойнее. Вода всегда успокаивала его. Когда ему было не по себе, он всегда шел туда, где есть вода — и становилось легче.

Выходя из ванной, он набрал номер Грановского.

— Слушаю вас.

— Добрый день. Я чувствую себя намного лучше и могу сегодня…

— О, не беспокойтесь. Сегодня на работу выходит ваш коллега. А вы приходите завтра. Все в порядке.

— Хорошо. Спасибо. Тогда до завтра.

— До завтра. Отдыхайте.

Петр почувствовал облегчение и вместе с тем некий азарт. В его голову пришла мысль о том, что было бы неплохо зайти сегодня в музей и поговорить со сменщиком о том, что здесь происходит.

Кто он вообще такой, этот коллега? Как он выглядит? Грановский никогда не рассказывал о нем.

«Почему я не подумал о нем раньше, — разозлился на себя Петр. — Может быть, уже все было бы понятно».

Кот сидел на стуле и смотрел на него, прищурив глаза.

— Все будет хорошо, — подмигнул ему Петр.

Рабочий день начинался через два часа. Было бы хорошо добраться до музея к десяти, чтобы быть точно уверенным в том, что Грановский уже ушел.

Он сел за стол, закурил и набрал номер Германа.

— Да? — его голос был уставшим и недобрым.

— Привет. Сегодня я иду в музей. Буду разговаривать со своим сменщиком. Наверняка он что-то знает. Ты со мной?

— Нет. Извини. Прямо сейчас я еду за формой для завтрашних съемок. Не могу.

Петр усмехнулся:

— Я почему-то знал.

— Не обижайся, пожалуйста.

— Все хорошо. Пока.

— Пока.

Час он провел в раздумьях, расхаживая кругами по комнате, а затем оделся и поехал в музей.

* * *

Смородин вдавил палец в дверной звонок.

Через минуту из-за двери послышался слегка встревоженный голос:

— Кто там?

— Добрый вечер. Меня зовут Петр, я ваш сменщик, тоже работаю в этом музее. Мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем.

— Без проблем.

Дверь открылась. На пороге стоял полноватый, низкорослый парень с длинными светлыми волосами и красным лицом.

— Владимир, — представился он.

— Очень приятно. — Петр протянул было руку, но Владимир не ответил взаимностью.

— Не здороваться же через порог, — улыбнулся он. — Проходите.

Петр вошел в коридор, и тогда Владимир пожал ему руку.