Любовь составляет один из аспектов того, что я назвал продуктивной ориентацией: активная и творческая связь человека со своим ближним, с самим собой и с природой. В области мышления продуктивная ориентация выражается в разумном постижении мира. В области действий эта ориентация выражается в созидательном труде, прототипом которого являются искусство и ремесло. В области чувств она проявляется в любви, т. е. в переживании единения с другим человеком, со всеми людьми и природой при условии сохранения чувства собственной целостности и независимости. В переживании любви имеет место парадоксальное явление, когда двое образуют одно целое, оставаясь в то же время двумя отдельными людьми. В этом смысле любовь никогда не ограничивается одним человеком. Если я могу любить только одного человека и никого другого, если любовь к нему усиливает мою отчуждённость и отдаляет от других, то какие бы узы ни связывали меня с этим человеком, моё отношение к нему не есть любовь. Словами «Я люблю тебя» я говорю: «Я люблю в тебе всё человечество, всё живое; я люблю в тебе и себя самого». Любовь к себе в этом смысле противоположна эгоизму, который фактически представляет собой всепоглощающую сосредоточенность на самом себе, возникающую вследствие недостатка подлинной любви к себе и служащую её заменой. Как это ни парадоксально, любовь делает меня более независимым, потому что благодаря ей я становлюсь сильнее и счастливее, и в то же время она настолько объединяет меня с любимым человеком в одно целое, что порой создаётся впечатление утраты индивидуальности. В любви я испытываю ощущение: «я — это ты», где «ты» — любимый человек, первый встречный, всё живое. В переживании любви заключена высшая форма ответа на проблему человеческого бытия, оно является залогом душевного здоровья.
Продуктивная любовь всегда предполагает целый комплекс отношений: заботу, ответственность, уважение и знание*. Если я люблю человека, я забочусь о нём, т. е. проявляю активную заинтересованность в его развитии и счастье, а не пассивно наблюдаю. Я чувствую свою ответственность; это значит, я отзываюсь на его нужды — и на те, которые он может выразить, и ещё больше на те, которые он не может или не хочет обнаруживать. Я уважаю его; это означает, что я воспринимаю его объективно, таким, какой он есть, и моё представление о нём не искажено моими желаниями и опасениями. Я знаю его, я проник сквозь поверхность к самой сердцевине его существа, и моя привязанность к нему исходит из сердцевины, из глубины (в отличие от внешней стороны) моей натуры*.
Продуктивную любовь к равным себе можно назвать братской любовью. В материнской любви (по-еврейски: rachamim от rechem — утроба) отношения между матерью и ребёнком носят характер неравенства: ребёнок беспомощен и зависим от матери. Чтобы развиваться, он должен становиться всё более независимым, пока, наконец, совсем не перестанет нуждаться в матери. Поэтому отношения матери и ребёнка парадоксальны и в определённом смысле трагичны. Они требуют от матери самой сильной любви, но именно эта любовь должна помочь ребёнку вырасти и отделиться от матери, стать полностью независимым. Любой матери легко любить ребёнка, пока не начался этот процесс отделения, но любить ребёнка, и при этом позволить ему уйти, и хотеть отпустить его — с этой задачей большинство не в силах справиться.
В эротической любви (греч. eros, еврейское ahawa от корня, означающего «накал») заключено другое побуждение — стремление к слиянию и единству с другим человеком. В то время как братская любовь распространяется на всех людей, а материнская обращена к ребёнку и всем тем, кто нуждается в нашей помощи, эротическая любовь направлена на одного человека, обычно другого пола, слияние и единство с которым нам желанны. Эротическая любовь начинается с разделённости и заканчивается единством; материнская любовь начинается единством и ведёт к разъединению. Если бы потребность в слиянии реализовалась в материнской любви, это означало бы гибель ребёнка как самостоятельного существа, так как ребёнку нужно отделиться от матери, а не остаться связанным с ней. Если эротической любви недостаёт любви братской и ею движет только стремление к соединению, то это — сексуальное желание без любви или извращение, которое мы находим в садистских и мазохистских формах «любви».