Здоровый оптимизм

  По её обречённому голосу и сонному виду я поняла, что больше всего на свете ей сейчас хотелось бы оказаться в своей постели, а вместо этого она вынуждена сидеть возле больной.

– Ложитесь спать, Мунга. До утра мне точно ничего не понадобится.

– Не могу. Дядя Арбенс сказал, чтоб ни на шаг не отходила.

– Тогда ложитесь на диван, – предложила я. – Будете здесь.

– Нет.

– Почему?

– Знаешь, что такое безработица?

– Ну да. Вроде бы. А что?

– А то, что, если меня уволят, найти работу будет очень сложно.

  Больше я с ней об этом не говорила, но твёрдо решила завтра же сказать начальнику станции, что ночью мне сиделка в общем-то не нужна, поэтому можно было бы дать бедняжке выспаться.

  Ещё стоило бы подумать и о своей судьбе. А тут уж точно было о чём думать. Не каждый день инопланетяне предлагают землянам работу на космических станциях. Но с другой стороны, разве у меня был выбор? Мне ведь, по большому счёту, и идти-то некуда. Дома, судя по всему, было всё настолько плохо, что я сбежала, не задумываясь, где я буду жить, а главное – на что. Ну, кто меня возьмёт на работу без образования, без стажа, да ещё, извольте, сударыня, комнатушку выделит? Разве что в бордель определят.

  А тут предлагают секретаршей в приличном месте, приличные люди, пускай даже инопланетяне. И даже если работать придётся за бесплатно – а эту мысль я вполне допускала – всё равно не страшно. Гораздо хуже, когда негде жить и нечего есть.

  Кто-то, наверное, спросил бы: а как же чувство патриотизма? Какие-то с чужой Родины ведут скрытое наблюдение за моей, а я ради пищи и крова продаю своих, соглашаясь сотрудничать с чужими. Да, такая мысль в моей голове промелькнула. Но тут же сменилась другой: родинцы ведь не вооружением интересуются, а всего лишь навсего природой. Нет, даже не природой – психологией, человеческой метеозависимостью. Стало быть, американского психолога, который занимается в России научными исследованиями, мне тоже зачислять во врагов? Или художника, приехавшего из Штатов за вдохновением русскими пейзажами?

  Да и, наконец, как поступила со мной моя Родина? Почему она допустила, чтобы я в родном доме, в родном городе оказалась брошенной на произвол судьбы? Кто-нибудь из соотечественников подобрал меня, когда я истекала кровью на проезжей части? И теперь эти самые "патриоты", которые равнодушно прошли мимо, запросто будут обвинять меня в предательстве. Хотя сами, небось, за хорошие деньги пошли бы работать хоть к чёрту лысому. Если бы тот, конечно, предложил.

  Поэтому утром, когда после завтрака дядя Арбенс пришёл навестить меня, я не задумываясь ответила: "Согласна".

  Вот уже два месяца как я работала на станции. Далеко от Земли, от людей. Впрочем, я и не скучала. Дни проводила за рабочим столом, принимая сигналы с радиовышки и переключая их на нужных сотрудников, распечатывая и раскладывая по папкам лабораторные бумаги, сканируя и снимая ксерокопии и выполняя другие поручения Элаи. Впрочем, я не осмеливалась называть её так – всегда прибавляла "тётя". Когда я один раз, забывшись, назвала её по имени, она довольно резко оборвала меня, напомнив, что она не какая-нибудь там, а личный секретарь начальника станции, и поэтому относиться к ней надо с уважением. Посему видно, своим статусом тётя Элая очень гордилась, потому как, разговаривая с сотрудниками, всякий раз норовила это подчеркнуть. С дядей Арбенсом, напротив, становилась мягкой и любезной. Из-за этого отчасти она и была мне несколько неприятной, хотя я, конечно же, понимала, что должна быть ей благодарна. Ведь именно тётя Элая меня обнаружила. Но сколько я ни старалась полюбить её, неизменно ловила себя на том, что свою спасительницу я как раз таки люблю меньше, чем остальных.

  Зато начальником станции я от души восхищалась. Ещё бы! Интеллигентнейший человек, он никогда не стремился показать, что выше нас по статусу на целую голову, к подчинённым был всегда внимателен и справедлив. Особенно трепетно дядя Арбенс относился ко мне, несчастной сиротке. Жалея меня, он разрешил несколько деньков отлежаться, прежде чем я приступила к работе. Кстати, тогда-то я с ним и поговорила по поводу сиделки. "Пусть, – говорю, – поспит хотя бы на диване. А то она боится, что Вы её уволите". "Ну что ты, Зина! – искренне удивился дядя Арбенс. – Разве я стал бы за это увольнять? Просто, видишь ли, у Мунги было тяжёлое детство".

  Когда же я, почувствовав себя лучше, взялась за свои обязанности, в тот же вечер в столовой накрыли праздничный стол, и дядя Арбенс предложил тост за новую сотрудницу. Тогда же он при всех преподнёс мне… чайную чашку, изящно вылепленную из расписного, местами позолоченного фарфора, с затейливыми узорами. Тогда я ещё не понимала значения такого подарка.

– Чашка – это на Родине ценная вещь, – объяснила мне тётя Карна. – Когда ребёнок рождается, родители дарят ему чашку, и он потом только из неё и пьёт чай.

– Как? Всю жизнь? – удивилась я.

– Ну, не всегда. Девушка, когда выходит замуж, разбивает девичью чашку и пьёт из той, что подарит жених. Ну, ещё меняют, если старая разобьётся.