Здрасьте, я ваша тетя – 2 (с половиной)

Одеяние донны Розы, напоминало по ее мнению, платье цыганки, а по мнению всех остальных наряд старой ведьмы. Во что были облачены Энни и Бетти было трудно разобрать, поскольку ядовито-желтые краски на фоне коричневых полос их платьев или их подобий, оттеняли глупые улыбки на их лицах. Единственным исключением был Брассет, одетый с иголочки в костюм палача. Венчал шествие, раздававший всем пинки главный солист группы, одетый в черный смокинг с бабочкой и чепчик. Вдобавок, вместо брюк на Бабсе красовались шорты, открывавшие всему миру кривые, волосатые, но достаточно крепко сбитые ноги. На лысоватой голове вместо цилиндра весело топорщился детский чепчик, завязанный морским узлом под подбородком.

Пока все зрители в удивлении пялились на «Шаляпина», остальные участники джаз-банды расхватали инструменты. Бабс оглядел свою «труппу», поправил гитару на своем животе и, дав сигнал к игре пинком в барабан, оставшийся ничейным, затренькал кривыми пальцами по струнам. Первым, догадался, что это значит, мистер Джекки Чесней, обрушивший на клавиши пианино свои трясущиеся руки. Пианино издало глубокий протяжный стон, напомнивший всем голос старого унитаза в последней степени расхлябанности. Спохватившийся Чарли схватил бесхозный барабан и принялся выбивать из него звуки при помощи бейсбольной биты. При первых звуках барабана, от которых у зрителей сразу же заложило уши, очнулся и сэр Френсис, принявшийся строгать смычком контрабас, собираясь перепилить его пополам. Донна Роза, Энни и Бетти бесхитростно накинули на себя обручи и принялись крутить их, громко вскрикивая, когда вихляющиеся обода бессильно падали на пол. Сквозь эту ужасающую для тонких ценителей классической музыки какофонию, нестройно пробивалось тренькание гитары Бабса. Словно придя в себя, Брассет суматошно схватил саксофон и выдал из него пронзительный дребезжащий звук, от которого у всех по спине пробежали мурашки. Его следующая попытка выдуть что-нибудь приличное и вовсе закончилась крахом. Непокорный инструмент издал настолько неприличный звук, что ползала покраснело от стыда. Вдохновенно вздохнув, покрасневший как рак дворецкий, зажмурил глаза и продолжил в том же духе. Его поддержали остальные, окончательно заглушая негромкие звуки гитары. Эта прелюдия продолжалась около трех минут, пока, наконец, от звуков барабана не рухнула вниз, прямо на зрителей, тяжелая чугунная люстра. От неожиданности оркестр замолк. Тишину заполнили новые звуки – крики и стоны пострадавших.

Воспользовавшись возникшей паузой, Бабс взял ситуацию в свои руки и, продолжая наигрывать на гитаре разрозненные звуки, начал петь, перевирая каждую ноту:

У меня напряги с мусорами,
Говорят, что, якобы я вор.
Сколько я зарезал, сколько перерезал,
Сколько душ невинных загубил!
Если он редиска, в бок перо ему я,
Суну, вот и весь мой разговор.
Эй приятель, посмотри на меня,
Думай обо мне, делай как я!
Манька – облигашка, ты моей была,
Но Томми-промокашка тебя увел.
Ах зачем я на свет появился,
Ах зачем меня мать родила!
Револьвера дулом, ткнул ему в ноздрю я,
И шесть раз нажал я на курок.
Эй приятель, посмотри на меня,
Думай обо мне, делай как я!
Вот такая песня, вот такой Шаляпин,
Даже я немного охуел!

При последних словах раздался женский визг. Бабс с удивлением воззрился на сидевшую в первом ряду мисс Дели, теперь уже миссис, рухнувшую в обморок. Привставшие седые джентльмены, повидавшие на своем веку дикое количество теноров, словно по команде зашатались и со страшным грохотом тоже повалились на пол.

- Перед вами выступала джаз-банда «Ведро краски»! – заорал смущенный Бабс в ожидании аплодисментов. Вместо этого в зале начал нарастать шум недовольства. Больше всех негодовал седой критик, сидевший рядом с бывшей воспитанницей донны Розы. Исчерпав свой запас ругательств, критик не нашел ничего лучшего, чем язвительно спросить:

- А почему ваша дурацкая группа называется так по-идиотски, «Ведро краски»?

- А вот почему! – заявил Бабс и схватив стоявшее на сцене ведро с белой краской и с размаху выплеснул на старого джентльмена. Начавшееся после этого столпотворение не поддается никакому описанию. Бабс первым почуял, чем начинает пахнуть и, увидев искаженное презрением и ненавистью лицо молодого джентльмена, хлопотавшего возле упавшей в обморок бывшей воспитанницы донны Розы и швырнул в него опустевшее ведро.