Здравствуй, 1984-й (СИ)

Набралось почти два десятка человек и мафиози мы выбрали пятерых. Игра началась бодро, а затем пошла всякая шняга, один из старшаков, вроде как Генка Иванов, стал нарушать правила. То глаза откроет, когда никто не должен подсматривать, то взял и вообще указал на всех трех оставшихся мафиози! Народ проверил быстренько одного указанного и когда выяснилось, что Генка правду говорит игра перестала быть интересной. Ему сделали пару раз замечания, но он не реагировал, а возмущеной Архаровой вообще сказал, что игра детская, и зря он пришёл.

— Шел бы к взрослым, — тихо сказал застенчивый семиклашка, приглашённый из-за того, что его семья и Архаровы дружили — отцы вместе служили.

— Ты чего, меня учить решил? — и Генка поставил щелбан, да звонкий, пареньку.

Кое-кто засмеялся, а Верка надулась. Горин сидел с каменным лицом и не реагировал и за неё решил вступиться я.

— Генок, больно же, а если мы с тобой посоревнуемся, кто больнее ставит?

— Штыба, ты чего в себя поверил? Давай ставить по одному щелбану, — и Иванов осмотрел свой немаленьких размеров кулачище.

Легко, почти прыжком, встаю и подхожу к вальяжно сидевшему в кресле здоровяку. Ставлю ему щелбан — он конечно слабее чем тот, что получил семиклашка, до сих пор потирающий лоб. Но мой план другой.

— Теперь я, — радостно ухмыляется Генка, но я его прерываю.

— Да я сдаюсь — ты выиграл.

Генка сначала было ухмыльнулся, а потом до него дошёл весь прикол ситуации. Он получил по лбу, а я нет, а то, что он выиграл? Что ему с этого? Под смех, местами переходящий в ржание, глаза Иванова наливаются злостью, и он говорит с угрозой:

— П…ц тебе, Штыба! — и бьёт меня в живот.

Ну как бьёт, пытается. Я готов к любому его удару, кроме как ногой, между нами маленький столик, и он пнуть меня не сможет. Легко уворачиваюсь от не самого быстрого удара, поворачивая корпус левым плечом назад. Не так-то просто сидя ударить резко, а ждать, когда Генка поднимется и выйдет из-за стола, а потом намылит мне шею, я не стал.

Резко бью в кадык правой рукой, костяшками согнутых пальцев и заставляю задыхаться соперника. Бью дозированно, чтобы гортань не сломать и этого хватает. Генке катастрофически не хватает воздуха, а я беру его за русый чуб и поднимаю голову вверх. Сам пытаюсь смотреть на него батиным тяжёлым взглядом. Я, когда осознал, что рожи у нас с батей похожи, стал тренировать это полубезумный взгляд отца, и по Генке, видно, что я не без талантов.

— Кому ты угрожаешь? Позвали в гости, так ты не хами, доступно поясняю? — низким голосом спрашиваю у него.

— Ты, я…горло, — шипит поверженный соперник.

— Толя, оставь его, ему хватит, — вмешивается Вера. — Иди, Гена, домой, пока тебя окончательно не прибили.

Генка не стал поднимать волну, а может сам понял, что перегнул палку и свалил по-тихому.

— Ну ты даёшь, Штыба, — восхищённо сказала Дианка, я аж сама испугалась, когда ты на него смотрел.

Загомонили и другие, в основном одобрительно, но я заметил и один недовольный взгляд, тоже от десятиклассника, моего тезки Толика Слонова, скорее всего недовольного расправой с товарищем. Снова жеребьёвка, азартная игра, беседы ни о чем, и тут Слонов говорит мне.

— Толян, а ты не думал идти по комсомольской части? Мог бы сделать карьеру и лет через десять уже вступить в партию.

— На кой мне это? — удивляюсь я, внутренне усмехаюсь над словами карьера, партия, через десять лет.

Знал бы он, что будет через десять лет и кто на каком поприще сделает карьеру. Вариантов много, но комсомол и партия среди них отсутствуют.

— Видно недалекого человека, — торжествующе говорит Толик. — Я вот уже получил приглашение в наш местный райком, сначала инструктором, а там, глядишь, и в зональную школу поступлю.

— А что это? — заинтересовалась флюгер Верка, знающая какой стороной бутерброд падает на землю. — Чему там учат, и в армию ты не идёшь что ли?

— Армия, к огорчению, не для меня, у меня белый билет, — с деланым сожалением говорит Толик, довольный вниманием хозяйки. — А учат там теорию и практику комсомольской работы, повышают идейно-теоретический уровень комсомольских работников.

И пока другие обсуждают эту школу, я понимаю, что вообще ничего не знаю про структуры комсомола, а Виктор Семенович намекал на что-то подобное, когда говорил про вечернюю школу. В таком макаре мне надо идти на работу и в вечёрку. Сдаётся мне, жирней местечка до развала СССР мне не найти. Опять же, связи какие-никакие, а среди комсомольцев было много инициативных ребят, ставших вдруг миллионерами. Размышляя, собираюсь домой одним из последних. Все расходятся и в комнате остаются лишь этот недоделанный комсомольский работник, Верка, Наташка и Горин, не желающий терять красивое Веркино тело.

— Ладно, я домой, — прощаюсь с со всеми и получаю в спину пожелание от тезки.

— Ты там осторожнее, Генка уже оклемался и караулит тебя у входа.

— Да что это такое! — заволновалась Архарова. — Толя, давай я тебя сейчас провожу.

— Да не стоит Вер, я его бить не буду, — отказался я и добавил — Сильно не буду.