Здравствуй, ад!

Певцы котлов. Жизнелюбчики. Пишем чистую правду, съедобную, как гриб. Аб-со-лют-но искренне! О том, как прекрасно яркое пламя (костров, что нагревают воду для котла). О том, как рубином блестит металл (калят щипчики). О трудовой симфонии (вопли жертв, гоготанье чертей, скрежет зубовный, треск поленьев, шипенье сковородок)… О лирически-честные блюди! С метафорами-рифмами, с творческими находками, рабочими заготовками, техникой прозы, культурой стиха. Дорогие Дозвольте Поползать! На сытеньком, подленьком, мягком писательском брюшке. Другие ведь неискренне, по долгу службы. А мы — от всей души. Мы очень-очень честные. Не для профита, не от страха лижем жопу, что вы, что вы! Зов сердца.

Мы все — свои. Мы все так любим ад, а как же вы думали? И защитим своих чертей, коль будет трудная минута, если кто посмеет посягнуть на ад. Просто мы ищем свой путь, свою особую дорогу, чтобы лизать по-своему, по-творчески, сугубо лично мохнатый зад Владыки Ада. Поцеловать его в анальное отверстие — такая честь, высокое доверие! Сердечный поцелуй, с лирическим пейзажем: тучки на небе, черные яйца Люцифера. Тучки — так красивей и много правдивее, без украшательства. Сейчас ведь можно быть правдивым, черти дозволяют. Всякие там вилочки в бок, прижигания. Словом, свобода творчества в Доме творчества. Сиди и отражай действительность — вот она! Недаром же объявлено. Все слышали: «ЖИТЬ ХОРОШО!»

— Очень!

…Я напрасно пытаюсь существовать: я мертв. Безнадежно мертв. Все мертвы и лишь играют в жизнь. Игра в поддавки. Ее ж никогда не было, жизни, гниение бессмертно. Только так, в насмешку, для пущего издевательства, эту белково-вирусную плесень обозвали словом «жизнь».

Я мечтал уйти от этого размеренного бреда. К черту на рога, в келью, в бога душу мать — но уйти!.. Может быть, причиной этого было то, что я редко ел? Тварь была голодна вопреки своему космическому пессимизму, гештальт-теории, теории знаков, даже теории игр, которую я так любил! Теории были теориями. Практикой было сплошное дерьмо, то, что, опять-таки лишь в теории, именовалось «реальностью» — али «действительностью»? Напрасно к этому клеились цветные этикетки. Мерд! Мерд! Мерд! МЕРД!

Впрочем, существуют умные воспитанные люди, те, что понимают вся и всех. Раскассировав по полочкам, они все-все объяснят. Где комплексы, где индексы, где суффиксы, где иксы…

Каждый делает свое дело.

А жить-то надо! Надо жить!

Вешайся, а мы останемся, мы поживем…

Еще бы! Им не смердит. Они изо всех сил стараются не замечать вони. Куски менструальной ваты в ноздрях. Можно говорить о дружбе и любви, шевеля разлагающимися губами. Целоваться ими, выдавливая гной. Все идет как надо — планета столь любвеобильна! «Каждый живет по своему»… Милые живчики! В адском дерьме. Все эти гниющие «понимающие», все эти интелле-копания пальцем в жопе и в переплетах умных книг.

У каждого свое.

Ты пишешь, ну и пиши! Мы же не мешаем.

Пищи, пиши! А мы дружим и служим, мы хотим иметь здоровую нормальную котлосемыо.

Все правы. Все одинаковы. Все в червях. Эпически-крупных и мелколирических, худых-длинноногих и толстячках-весельчаках… Да и к чему копаться в дерьме, вся эта чернота, когда и так противно жить-да-гнить на этом белом свете? Давайте влезем в раковинку, посадим туда кошечку и книжечку с картинками. Будем слушать радиоприемник и принимать в улиточке друзей, подверженных распаду, милых сердцу. Идиллия! Рай в аду! Жаль, что черти мешают: нужно ходить на службу. Но ведь все это можно вытерпеть, черт с ними, с казенными котлами. Зато дома, в маленькой улиточке, настоящий квартирный рай!

…Я знал, что Христы-мазохисты умерли. Черный юмор, спокойный, висельный — вот самое лучшее, что может быть в этом сраном аду. Но беда была в том, что ко всему этому я относился слишком уж серьезно. Мне только-только стукнуло 22 года. У меня не хватало ни мужества, ни выдержки, ни житейского опыта, то бишь освоенного дерьма. Я «заводился» с полоборота, слишком нервничал. А на серьезность да на злость как раз и рассчитывали черти!

На устрашение, на подлинность били все эти монументальные котлы и статуи. Испокон веков вся нежить, небыль, нечисть старалась, чтобы ее принимали всерьез. Только это давало ей иллюзию существования, она «зависала» на чужой боли, ловила кайф на страданиях жертв. Что бы вы делали, чертики, без нас, без грешных?.. Нет, я совершенно напрасно поддавался на эту удочку, играя на руку рогатым… Но что я мог Но молодости лет поделать?

Двадцатидвухлетний, я не был красив. Я не мог мощью своего голоса «огромить мир». Во рту была надежная красная затычка. Я жил — в аду. Барахтался — в дерьме. Задыхался — от затычки. Тут уж было не до красоты да мощи голоса…