Здравствуй, Алиса! (СИ)

  Тёще ставили протез на колено в университетской клинике. Это же надо было проехать пять тысяч миль, чтобы встретить там Зину из параллельного класса с загипсованной до ключицы рукой. Она поехала забирать из школы четверых своих детей и попала в аварию. Зина была из баптистской семьи, и, помнится, в школе на неё показывали пальцем. Он не знал в то время, кто такие баптисты, думал, это ругательство какое-то или извращение, поэтому она для него как бы не существовала.

  Материнство пошло ей на пользу. Зина похорошела, и чувствовалась открытой, определённой и надёжной. Может, вера, в самом деле, упрощает и проясняет жизнь.

  Ему казалось, в школе он тоже был для неё пустым местом. Нет, она помнила его по имени. Говорили по-русски, она обращалась к нему на вы. Он не возражал, может быть, у них так принято. Вспоминали однокашников - кто где теперь...

  Жена ревновала, тянула за рукав - нам некогда, пошли. Смешная - боится любой юбки.

  Он работал на босса и был недоволен - частые командировки и ненормированный рабочий день при оплате равной с просиживающими штаны работниками?.. Хлопнул дверью и стал самостоятельным предпринимателем - финансовый менеджмент с упором на аудит, анализ и инвестиции. Обзавёлся визитными карточками. Перенял принятый в окружающем бизнесе сдержанный, но, по возможности, дорогой и элегантный стиль одежды. Со временем появилось собственное бюро с наёмными сотрудниками.

  В один из дней он заглянул в гостиную сказать что-то жене. В телевизоре мелькнули цирк, публика, девушка на трапеции, знакомое лицо... Гран-при Монте-Карло - пробурчал диктор. Он остолбенел - Аля?.. Но всмотреться не успел, уже перешли к прогнозу погоды. Показалось, что ли. Он глянул на логотип канала - это был "CBC".

  Назавтра в офисе он заглянул в интернет с поиском "монтекарло+цирк". Вот оно что - ничего ему не померещилось - вчера завершился международный цирковой фестиваль. Одну из призёров украинскую гимнастку на трапеции Алису Галанову какой-то восторженный французский журналист назвал принцессой высоты.

  Он просмотрел фото и видео её выступления. Так вот она какая. В ней ни напряжения, ни пауз - просто удивительная летящая женственность. Значит, теперь она Галанова... Тогда, на скамейке, её грудь смотрелась больше, чем теперь. Она, верно, ещё кормила ребёнка, и молоко томилось в груди. И сам бы он хотел напиться её молока.

  Он смотрел на экран жадно, будто пил и хмелел. И снова поплыл, как когда-то. Это вернулось.

  II. Герой идёт по следам и пьёт яд воспоминаний

  На похороны матери он летел в середине мая через Киев. Незадолго до смерти мать переписала на него дом. Отца уже не было. Денег он посылал им достаточно, но забрать к себе не смог.

  В Киеве задержался - погребение назначено назавтра - чтобы узнать, как вывезти картины разгульного деда, одарённого, по словам знатоков, художника-самоучки.

  Хотел было пойти в Киевский цирк, раз уж здесь. М-да... Широко распахнутыми глазами будет он смотреть на неё, а потом на арену, как таракан, выползет и начнёт кривляться клоун, у которого почему-то есть право трогать её тело без разрешения. А он должен спокойно сидеть.

  Ну и леший с ними, видеть не желаю.

  Хоть бы он заболел... Тогда бы у служебного выхода он встречал её с красными розами; ей идёт красный, цвет циркового занавеса. Она выйдет в белом платье. И, может быть, живой интерес отразится в её глазах. А что он скажет умного:

  - Помнишь меня, Алиса - в Черновцах моя тёща жила на этаж выше.

  - А-а.

  - Ты отлично работала на трапеции.

  - Спасибо.

  - Как папа?

  - Ничего, держится.

  - Передавай привет.

  - Обязательно передам.

  И даже не спросит имя - просто соседки сверху зять.

  А может - без разъяснений - на асфальте перед выходом из цирка выложить её имя лепестками роз, и сказать почти прямо:

  - Если я тебе буду когда-либо нужен, я всегда...

  Нет!

  Она ему нужна. Губы, глаза, грудь, ноги, голос, дыхание - всё! И он готов был кричать об этом на всю площадь.

  Мать хоронили рядом с отцом. На кладбище он велел оркестру играть "Интернационал" - мать была партийной, и новые порядки не принимала. Пенсионерки рыдали в голос. Он в партию собирался, но так и не вступил - партийность потеряла значение.

  Подоспела петербургская кузина, по обыкновению совмещая всё на свете, с торговых переговоров в Кишинёве прямо на погребение:

  - ...Я с тобой... жаль маму... лечу в Варшаву... мои лоботряски учатся в Англии... не пропадай... твоим привет!

  Как всегда - чмок-чмок, такси, и исчезла.

  Он поехал привычным с детства троллейбусом на проспект 50-летия Октября, ныне Независимости. Гулял у бывшего дома тёщи. Её дома. Здесь живут теперь другие люди. Многоквартирное здание утеплили, деревянные оконные рамы заменили стеклопакетами, в подъездах появились кодовые замки, а вход во двор перегородил автоматический шлагбаум. Чуть поодаль гимназия, в которую она ходила. Скамеек больше не было. Люди стали жить обособленней, и на лавочках не общаются. Вот её окно. Он долго и ожидающе смотрел на него. Даже показалось, что кто-то приветливо махнул ему рукой.

  Он усмехнулся.