Здравствуй, брат, умри

Количество диких тем временем сокращалось: если раньше они распространялись на весь пляж, то теперь занимали едва ли четверть его. Они дрожали. Было не очень холодно, но они тряслись, я видел, я даже слышал, как стучат их зубы, так мне казалось.

И вдруг какой-то дикий решился. Сначала он сделал шаг, и этого никто не заметил. Он сделал еще шаг. А потом резко прыгнул в сторону и большими скачками понесся к реке, разбежался и прямо с песка прыгнул в воду.

Я уже говорил, что дикие не умеют плавать. Этот тоже не умел. Он речку перебредал. По пояс, по горло, дальше он начал подпрыгивать, то погружаясь, то выныривая, отплевываясь черной торфяной водой. Захлебывался, но шел, упорный.

Твари не поспешили за беглецом. Он почти уже добрался до моего берега, выручился уже почти, коснулся глины, и тут одна из тварей обратила на него внимание. Она гугукнула непонятное, подошла к воде. Подняла что-то черное, оружие какое, что ли. Направила его в сторону дикого. Как оно стреляло, я не понял. Тварь целилась, я смотрел на нее. Потом она опустила оружие, отвернулась, и я взглянул на реку. Дикого больше не было. Он исчез. Пропал, точно растворился. Я даже подумал, что его на самом деле растворили, что это оружие — подводный растворитель, растворяет все, что попадается…

Дикий всплыл ниже по течению. Он стукнулся о торчащую из воды корягу, перевернулся, как полено, течение неожиданно сильное после омута толкнуло его к отмели, так он там и остался. Лежал.

Тварь его убила. Как, не знаю, но убила.

Остальные твари не обратили на это никакого внимания, продолжали свою работу — забрасывали дичар в машину. Без злобы, в общем-то, с равнодушием, устало. Дикие не влезали, внутренности машины были уже заполнены, в люке виднелись грязные спины, через край высовывались руки и ноги, каждый вброшенный внутрь дикий падал на других диких. И тогда твари стали их заталкивать. Заталкивать и втрамбовывать. С крыши машины были извлечены приспособления, похожие на гигантские ложки, две твари устроились по сторонам от люка и принялись этими ложками трамбовать вонючек.

Дикие визжали. Но уже не так громко, уже придавленно. Я вдруг представил: сейчас твари надавят посильнее, и из-под днища машины потечет розовый сок. Мне стало страшно.

И одиноко. Я был один. Единственный человек на целой планете. И против меня все. Звери, дикие, теперь еще эти твари. Все против меня. А за меня никто. Даже Волка нет, ушел. А новый Волк еще маленький, его надо еще вырастить…

Я вспомнил про Волка. Нельзя ему долго лежать связанным, лапы могут и онеметь, начнется омертвение. А если начнется омертвение, придется Волка утопить, ну, чтобы не мучился. Искать еще одного Волка не хотелось, да и где его теперь найдешь, твари всех животных в лесу перепугали. Так что Волка надо беречь. И надо уходить. А потом уже думать, что делать дальше.

Я еще раз взглянул на противоположный берег. Чтобы запомнить и убедиться — не снится мне все это, нет, не снится, на самом деле все так — подводная страшная жаба, водяные, этой жабе прислуживающие, несчастные глупые дикие, которых жабе скармливают…

Губу себе прикусил. И не проснулся. Все было тут, в каких-то метрах от меня, я бы мог дострелить до всего этого из арбалета.

За спиной затрещало, я резко обернулся и увидел, как разом зашевелились кусты, как еще не успевшие опасть листья посыпались. Я мгновенно прыгнул в сторону, сжался, втиснулся между двумя кочками и распустил маскировочную косынку.

Секунду спустя через куст шиповника перешагнула тварь, и я увидел ее вблизи.

Она была огромна. Мне показалось, что под три метра, не знаю, со страху это вышло или на самом деле. Высокая, широкоплечая, сутулая, лапы чуть ли не до земли, из-за плеч поднимается горб. Вся шишковатая и корявая, голова серая, гладкая и страшная, черные круглые глаза, вместо рта длинный и толстый хобот. Тварь тащила за собой диких. На веревке. Как баранов. Не знаю сколько, не успел сосчитать. Многих. Успел заметить рыжего. Того самого. Он тащился последним. Хромал здорово, ножка болела. Но вообще живой. Глазищи такие злобные.

Опять. Опять этот рыжий. Будто мы связаны как-то с ним. Какой-то ниткой невидимой, сказочной…

Дикие были уже совсем никакие. Еле ноги передвигали. Приглядевшись, я обнаружил, что это не веревка совсем, а что-то вроде троса с петлями. А в каждой петле шея дикого. Шеи уже до крови стерты.

Тварь остановилась, тряханула своим хоботом, огляделась. Я вжался в кочки посильнее, не в кочки уже, а в землю. Тварь меня не заметила. Она шагнула к березе и прикрепила к ней трос, а сама принялась спускаться к реке.

Дикие упали на землю. Они ничего не делали, просто сидели, а некоторые лежали. Даже рыжий, упрямая тварь, тоже лежал.

Я поднялся. Опять зачем-то. Мог бы скрыться, но поднялся, выбрался на свет.

Дикие увидели меня. Шарахнулись, трос натянулся, они попадали. А оно и понятно — меня тут надо страшиться, меня, а не каких-то там водяных, не каких-то там болотных! Я тут главный!