Здравствуй, Чапичев!

Все делали молча. Яков, словно дирижер, подавал нам точные и ясные команды: плавное движение правой руки в сторону низкой, любому из нас по плечу, плоской крыши и короткая выразительная команда левой рукой, обозначавшая «взяли»! Десять пар рук подхватили линейку и водрузили на крышу хаты. Поднятый в воздух Самоед перестал храпеть, скрежетнул зубами и повернулся на бок.

Мы замерли, думая, что он проснется. Но он не проснулся. Кто-то уже без команды притащил два больших камня, кто-то приволок бревно, мы надежно закрепили линейку на крыше Самоедовой хаты и вернулись на сеновал.

— Интересно, что ему снилось, когда мы поднимали линейку?

Это спросил Стащенюк, обращая свой вопрос ко всем сразу.

— А что ему может сниться? Вероятно, снилось, что его черти в пекло волокут, — ответил я.

— А почему черти? — возразил футболист Слава Бураков. — Почему не самолет? Может, ему снился полет на аэроплане?

— Только не полет, — послышался голос Якова. — Такие, как Самоед, даже во сне не летают. А теперь давайте спать, ребята, — добавил он. — Утром разберемся, кому что приснится. Кстати, когда Самоед обычно просыпается?

— Чуть свет. Он к нам по воду ходит, услышим.

— Значит, услышим. — Яков сладко зевнул. — Ох, хо… Что-то косточки стариковские ноют. Спите, дети! Спокойной ночи. Не бойтесь, не проспим, без будильника обойдемся.

И все мы тотчас же заснули спокойным сном праведников, будто совершили перед этим какое-то доброе дело.

Разбудил нас истошный, пронзительный вопль:

— Караул! Ратуйте! — И еще пронзительнее: — Караул!

Тревожно захлопали двери в соседних домах — люди спешили на помощь. Разумеется, мы первыми оказались на усадьбе Самоеда. Он стоял на крыше своего дома с подвернутой штаниной, с всклокоченными седыми волосами и вопил.

Увидев нас, Самоед оторопело заморгал глазами и замолк. Он, видимо, тут же догадался, в чем дело. Опустил задранную штанину и, свирепо покряхтывая, стал слезать с крыши. Вася и Яков помогли ему. И вот они стоят друг против друга: Самоед и Яков. Самоед еще не оправился от испуга — губы у него синевато-белые, в глазах грязноватая муть.

— И как это вас занесло на крышу? Да еще вместе с линейкой? — спросил Яков.

Самоед не ответил.

— Вот и не верь после этого в нечистую силу, — продолжал Чапичев.

— Плетки нет на вас хорошей, — отозвался наконец Самоед. — Фулиганы! Сейчас пойду в милицию, там вам покажут.

— В милицию? Что ж, это дело. Наша милиция как раз интересуется всякой нечистой силой.

Самоед прикусил губу, задумался. Мы поняли, в милицию он не пойдет.

— Будь у меня права, — сказал Самоед, — я бы тебе показал нечистую силу.

— Насчет прав мы уже с вами беседовали, — напомнил Чапичев.

Самоед посмотрел на него и припомнил, наверное, разговор на привокзальной площади. Понятно, что это не доставило ему удовольствия. Он поморщился и вздохнул.

— Линейку снимите, фулиганы…

— А как же ее снять?

— Как поставили, так и снимайте.

— Мы ее не ставили, — возразил Яков. — И как ее с крыши стащить, ума не приложу. Может, ты, Славка, подскажешь? Ты же как-никак каменщик.

Славка Бураков хитро подмигнул Якову, для убедительности обстукал саманную стену хаты костяшками пальцев и развел руками.

— Что? Ничего не получается? — спросил Яков.

— Оно, конечно, можно снять, — сказал Славка. — Только мороки много. Стены надо разбирать. Стены разберем, крыша опустится наземь, запрягай тогда, хозяин, свою телегу и езжай, куда хочешь…

— Все смеетесь, — зло сказал Самоед. — А плакать когда будете?

— Этого вы не дождетесь, хозяин, не волнуйтесь, — предупредил его Яков.

— А я не за вас волнуюсь, а за свою линейку. По-людски вас прошу: снимите ее с крыши. Мне же на работу ехать надо.

— Вот это другой разговор. Вам на работу, и нам на работу. Кто не работает — тот не ест. Тут мы подошли к делу. Линейку вашу мы, конечно, снимем. Но это работенка нелегкая…

— Какая же это работа? — деланно изумился Самоед.

— Ну, если вы не считаете это работой, тогда до свидания, — серьезно сказал Чапичев.

Мы с ребятами переглянулись, еще не понимая, чего хочет Яков, а Самоед уже понял. Еще бы! Он же всю жизнь свою барышничал и торговал. Ему ли не догадаться!

— Ладно, — сказал Самоед. — Выкладывай, сколько хочешь?..

— Немного, — сказал Яков. — Мы для вас сделаем работу, а кто работает, тому и поесть надо. Короче говоря, нам требуется завтрак. На десять голодных ртов. Яичница с колбасой. Ну, еще огурчики там, помидорчики, капуста квашеная. Словом, всякий шурум-бурум. И конечно, сальцо и винцо. Договорились?

Самоед посмотрел на свою линейку, потом на нас и, подавив вздох, сказал:

— Договорились.

Мы сняли линейку, затем умылись холодной колодезной водой и шумной гурьбой ввалились в хату Самоеда.

В ней было душно и полутемно. Яков сразу распахнул небольшое оконце, в которое вместо стекла была вставлена фанера. Мы огляделись. Вдоль стены стояли топчаны и сундуки — огромные, обитые полосовым железом. Посреди хаты на грубо сколоченных козлах возвышался стол из неоструганных досок, к столу приставлены две садовые скамьи с чугунными фигурными ножками — остатки былой самоедовской роскоши.