Здравствуй, Чапичев!

— Нахрапистые. Слишком горячие и по молодости прямолинейные. А тут большая политика. Понятно? Мирового масштаба политика. Тут, ребята, нахрапом, просто так, за здорово живешь, не взять. Тут нужно политически думать и действовать с мозгой. Ваша задача какая? Влиять на сознание трудящегося хлебороба. На сознание, — повторил он раздельно, — потому что вы агитбригада, а не штурмовой отряд. Понятно?

— Понятно, — сказали мы и обещали Денису, что будем думать политически и действовать «с мозгой». Но честно говоря, мы немного обиделись на своего секретаря: что, дескать, он все опекает, предупреждает нас, мы ведь и сами уже не дети.

Нам сказали, что до села, в которое направлялась бригада, верст двадцать пять, не больше. Но кто в степи мерил эти версты? Обычно здешние «дя?дьки» говорят: «Верста, да, мабуть, с гаком». А на проверку оказывается, что «гак» всегда больше самой версты.

Можно себе представить, какой увесистый «гак» оказался у этих двадцати пяти верст.

Из Джанкоя мы отправились чуть свет, рассчитывая большую часть пути пройти по холодку, а попали в немыслимое пекло. Даже вспомнить страшно. Не знаю, какую температуру придумали церковники для ада, но наша степная, во всяком случае, почище. От нашего пекла не то что грешникам, но и чертям стало бы тошно.

— Пахнет жареным, — сказал Вася.

— Жареным и пареным, — подхватил Леня.

Но никто не улыбнулся этим шуткам. Ни у кого не возникло даже желания улыбнуться. Губы наши покрылись чем-то клейким. Попробуй улыбнуться, когда у тебя слиплись губы!

Мы изнемогали от зноя и жажды. А вокруг на десятки верст не было ни деревца, ни кустика, негде укрыться от беспощадных, буквально испепеляющих лучей степного солнца. И ни капли воды! Ни капли. Мы больше всего на свете хотели пить. А кругом — пересохшая, вся в трещинах земля, полуобгоревшие, пожухлые травы и присмиревшие птицы. Они тоже, казалось, молили равнодушное, безжалостное небо только об одном — пить!

Вдобавок перед нашими взорами, как на зло, постоянно мельтешила степная соблазнительница — фата-моргана. Мы все время видели перед собой воду, много воды. Какое-то огромное озеро с зыбкими берегами и почти прозрачными, тоже зыбкими, словно плавучими островами. На берегах и островах тянулись ввысь пирамидальные тополя, сады и рощи, зовущие отдохнуть в своей прохладной тени. И все это — берега, рощи, тополя, сады, призрачные села и хутора то и дело меняли свой облик, форму, очертания, цвет и плотность.

Мы, конечно, знали, что это только мираж. И все-таки порой готовы были верить, что стоит лишь дойти вон до того кургана, сбежать вниз, и можно будет припасть ссохшимися губами к холодной воде. Но вот мы на вершине кургана, а вода уже убежала, исчезла, чтобы тут же снова возникнуть вдали, чтобы снова дразнить и терзать наше воображение.

Даже у самого сильного дрогнет сердце. Даже самый сдержанный разразится проклятиями. Недаром у нас в Присивашье три, в сущности, разных понятия: пустая, недостижимая мечта, злонамеренный обман человека и степное марево — обозначаются одним словом «мрия». К моему удивлению, я не обнаружил этого слова ни в одном словаре, а жаль — оно очень емкое.

Помню, вернувшись из этого похода, мы с Яковом попросили в библиотеке том энциклопедии на букву «М». Хотели узнать, что такое мираж. Но то, что мы прочитали, не удовлетворило нас. То, что мы видели своими глазами, то, что чувствовали, было чем-то большим, чем сухое научное толкование оптического явления в атмосфере. И лишь недавно, перелистывая толковый словарь Даля, я нашел потрясающее своей точностью и выразительностью описание степной фата-морганы. Не могу удержаться, чтобы не привести его полностью.

«В южных и восточных степях, — сказано у Даля, — знойное и ясное лето рождает марево, мороку, подвод, мираж: нижние слои воздуха, на глаз чистые и прозрачные, отражают и искажают мелкие степные предметы (кустики, бугорки) в самых разнообразных образах, и притом являют подобие обширных вод, позадь которых видится заселенный берег; вблизи все это исчезает, или, изменяясь разнообразно, уходит от путника все далее вперед. Иногда марево исчезает уже перед конным, а пеший его еще видит; иногда оно скрывает верхушки, верхнюю половину предмета, и тогда назыв. верхорез, верхосъем. Степное марево до того морочливо кажет воду, озера и превращает бурьян в лес, что обманет всякого неопытного».