Здравствуй, Чапичев!

Пока мы ели, «божий одуванчик» кружился вокруг нас и все чему-то радовался, без умолку тараторил. Но мы слушали его с интересом. И смеялись, когда он шутил. Он нам определенно нравился, Христиан Адольфович Кернер, счетовод колхоза «Победа пролетариата», веселый, гостеприимный, добрый человек.

— Ну как наш хлебушек? — спросил Кернер. — Это из нового урожая. Первый наш колхозный хлеб. Хорош? Вкуснее единоличного? То-то же. Я вот всем говорю, что вкуснее, да не все верят.

Мы насытились и горячо поблагодарили Кернера.

— Не за что. Господи, какие могут быть счеты между своими. Я весь в вашем распоряжении. Может, хотите отдохнуть? Или желаете сразу же ознакомиться с положением дел? — Кернер извлек из письменного стола пухлую папку. — Тут у меня все как в зеркале. Точно. Полная картина. Иначе нельзя: социализм — это учет.

Конечно, нас заинтересовала папка. Нам все равно нужно было собрать местный материал: Якову для живой газеты, мне для боевого листка. Почему воспользоваться «зеркалом» Христиана Адольфовича.

Я вооружился карандашом и блокнотом. Кернер с готовностью раскрыл папку.

— Можно начинать? Пожалуйста, с превеликим удовольствием. Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Вот это, значит, картина хлебосдачи — полный ажур. «Победа пролетариата» впереди всех колхозов куста. А это молотьба — тоже ажур. А это сводка по косовице. Вынужден признаться, с косовицей у нас плохо…

— Почему? — спросил Яков.

— Тягло…

— Тракторы?

— Нет, лошади. Тракторы у нас пар подымают. Залог будущего урожая.

— А что, у вас плохие лошади?

— Были хорошие, стали плохие. Нагрузочка дай боже, вот и пристали, не тянут.

— Скверно, — сказал Яков. — Но нельзя же, черт возьми, ругать лошадей. Можно похвалить или, скажем, критикнуть человека. Но лошадь…

— Очень верно изволили выразиться, очень мудро, — восхитился Христиан Адольфович. — Безусловно, кони тут ни при чем. Признаю и подтверждаю, абсолютно и формально ни при чем. На косовице работают люди. Но, позвольте вам заметить, разные люди. Взять, к примеру, Павло Лазаренко. Прошу вас, вот сводка, так сказать, донесение в штаб-квартиру с поля боя. Графа первая — норма. Графа четвертая — выполнение. Видите, человек выполняет полторы-две нормы ежедневно. Это факт, а не легенда. Скажу откровенно: если бы не Павло Лазаренко, зашились бы мы с уборкой, как пить дать зашились. Это, скажу я вам, не просто косарь, а чемпион, богатырь. Иван Поддубный своего дела. А вот, как вы сами изволите видеть, совершенно обратная картина. Тоже Павло. Павло Григорьевич Кудрейко. Как говорится, Федот да не тот. Пятый день не выполняет норму. Вот такие режут нас, хоть караул кричи. Вот вчера Павло Григорьевич изволил на своей лобогрейке…

— Лобогрейка? — переспросил Яков. — Это что?

— Жатка, — пояснил Кернер. — Ну, с которой вручную скидывают. Так вот, — продолжал он, — вчера наш Павло Григорьевич на этой самой лобогрейке всего чуть побольше половины нормы выполнил… Ну, сами понимаете, разве так нас учат использовать технику? — Кернер захихикал. — Уж очень нежный он у нас, этот Павло Григорьевич, хотя и активист на словах. Настоящий крем-брюле — от холода простужается, от жары раскисает…

Кернер еще долго продолжал рассказывать о Кудрейко, пересыпая свою речь всякого рода шутками, прибаутками, меткими словечками.

Нам показалось вполне достаточно того материала, что дал любезный Христиан Адольфович. Яков тотчас же удалился с Васей во двор репетировать сценку из местной жизни. А я занялся боевым листком. Площадь боевого листка невелика. На ней поместились лишь передовая, призывавшая ускорить темпы уборки, стишок об урожае, который я старательно переписал из газеты «Красный Крым», заметка «Равнение на передового» — о лучшем косаре Павло Лазаренко и карикатура на Павло Григорьевича Кудрейко.

Карикатура всем нам очень понравилась, а Христиан Адольфович даже восхищенно поцокал языком и изрек:

— Шедевр!

Словом, я не сомневался в успехе боевого листка. Видимо, и Яков не сомневался в успехе сценки из местной жизни. Он то и дело заговорщически перемигивался и перешептывался с Васей и с каким-то особым смаком повторял: «Лобогрейка, лобогреечка». Его, как говорится, явно подмывало.