Здравствуй, Чапичев!

Только все произошло по-иному. Исаев поднялся на невысокий каменный порожек и слегка нажал ладонью на дверь. Она неслышно, без скрипа отворилась. Яков удивился, но раздумывать было некогда. «Пошли», — шепнул Исаев и щелкнул кнопкой электрического фонаря.

В душной комнате с низким потолком спал на железной койке человек. На его тупом, почти квадратном подбородке серебрилась щетина. Когда желтый луч фонарика скользнул по его лицу, он мгновенно открыл глаза и сунул руку под подушку. «Сейчас выстрелит», — подумал Яков. Человек судорожно дернулся, всхлипнул и сбросил подушку на пол. Под ней ничего не оказалось. Человек медленно поднял руки и сел.

— Лежать! — приказал Исаев.

Из смежной комнаты выбежала с воплем и плачем растрепанная женщина в халатике. Начался обыск. Даже неопытный Яков понял, что Исаев и его товарищи ничего не ищут. Они небрежно перетряхнули какие-то вещички, пошарили кочергой в печурке. «Одевайся!» — приказал Исаев бандиту и бросил ему брюки. Потом подошел к вешалке у двери и снял с нее пиджак. «Ого, тяжелый», — удивился Исаев и вытащил из кармана пиджака пистолет. «Стареешь, — сказал Исаев бандиту. — Как же ты «пушку» в пиджаке забыл? Эх ты…»

Бандит ничего не ответил. Он молчал все время, пока ему не велели идти, но перед выходом из комнаты попросил: «Разрешите с дочкой попрощаться». «Принесите ему дочку», — крикнул Исаев в другую комнату. Женщина вынесла девочку. Она испуганно хныкала и вырывалась из рук матери. Когда отец нагнулся к ней, чтобы поцеловать, девочка пронзительно закричала: «Не хочу, не хочу». «Не понимает еще, — он удивленно развел руками и рассмеялся. — Махонькая. Ну, расти большой. И маму слушайся». Женщина с воплем бросилась к мужу, но тот даже не взглянул на нее.

Яков вместе со всеми прошел до Фонтанной улицы. Арестованного посадили в закрытую машину-фургон, так называемый «черный ворон». У Якова было нехорошо на душе. «Вы с нами?» — спросили его оперативники. «Нет! Я пойду один». Возвращаясь в военный городок, он думал: «Пистолет под подушкой. Стрелять будет… Убьют, похоронят с музыкой…» Зачем нужна была Исаеву вся эта дешевая трепня?..

Мне вдруг вспомнилось, как Яков недавно в разговоре со мной защищал Исаева, завидовал ему и сам хотел пойти работать в уголовный розыск. И я чуть было не напомнил ему об этом. Но вместо того, чтобы подразнить его, позлорадствовать, сказал:

— Подумаешь, беда! Ну, трепанулся малость парнишка, пофанфаронил… Ну что в этом такого? Работа у него, в общем, скучная. Все с карманниками возится, с мелким жульем. А ему для души хочется чего-нибудь такого — со стрельбой, с музыкой…

— А я тут при чем? — огрызнулся Яков. — Раз он такой, пусть в кино ходит на американские фильмы. Там стрельбы хоть отбавляй.

— И ты немножко такой, — напомнил я Якову. — И тебе иногда хочется стрельбы и музыки. Вот он и сыграл на твоих слабых струнках…

— Нашел на чем играть. Да что с вами говорить… Оба вы ничего не понимаете.

— Ну кое-что понимаем, — с некоторой обидой ответил я. — А вот тебя, Яшка, действительно я сейчас не понимаю. Ты чего, собственно, хотел? Чтобы бандит перестрелял всех вас? И тебя, и Колю, и его товарищей?

— Этого я не хотел.

— Так чего же ты хотел? По-моему, Исаев отлично организовал эту операцию.

— Может, и отлично. И пусть его за это даже наградят. Заслужил. А мне все равно противно. Я, знаешь, о чем подумал, когда вернулся домой: «Какое счастье, что у меня нет жены, нет ребенка. Просто не могу себе представить… Случись вдруг что со мной, разве я мог бы их так просто оставить, как тот бандит?»

— Ты становишься нудным интеллигентом, Яков.

— А я и хочу стать интеллигентом. К этому и стремлюсь. Но нудным не стану, не беспокойся.

— Похоже, что все-таки станешь. Вот скажи мне начистоту…

— А я и так все начистоту говорю. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Решил, наверное, что у Якова Чапичева все гайки ослабли и стал он этаким слюнявым христосиком. Ошибаешься, брат. Я боец и готов драться с врагом. Но чтобы лицом к лицу. Понятно? Лицом к лицу. Тогда я буду драться не на жизнь, а на смерть. Без пощады. И того бандита могу, если надо, без сожаления шлепнуть. Рука не дрогнет. Тут разговор короткий. Он враг. Я его не убью — так он меня убьет. Тут все ясно.

— Ну знаешь, благородный рыцарь, не все так ясно, как тебе кажется…

— Знаю… Ты думаешь, я на Исаева сердит? Ну, конечно, меня разозлил разыгранный им спектакль. Но это не главное. Главное, мне жаль Исаева, по-человечески жаль. Ему действительно все время приходится в грязи копаться. Помнишь, ты говорил? А это не проходит бесследно. Рано или поздно сам измажешься.

— К сожалению, так иногда бывает. Только Коля Исаев… По-моему, ты перегибаешь, Яков. Подумай спокойно, не спеши. Я никогда не был в восторге от Исаева, ты знаешь. Но какое это имеет значение. Может, он хороший человек. Может, он даже очень хороший, а мы с тобой этого не знаем, не успели и не сумели узнать. А к хорошему человеку грязь не пристанет. В крайнем случае отмоется. Осталась бы только душа чистая, а все остальное…