Здравствуй, Чапичев!

Инструктируя нас в райкоме, Березин очень кратко, в немногих словах обрисовал обстановку в районе. В более подробных разъяснениях мы не нуждались. «Мы в курсе», — сказал за всех нас Вася Стащенюк. Он правильно сказал: мы были в курсе всего, что происходило вокруг. И не только потому, что городок наш был, в сущности, не чем иным, как большим селом, самым большим среди других степных сел, и издавна был связан с ними одним жизненным интересом — хлебом, но и потому, что в деревне тогда шла решающая битва за будущее страны, следовательно, за будущее каждого из нас. А какой молодой человек может быть равнодушен к своему будущему!

Короче говоря, мы хорошо знали обстановку в районе. Она была сложной, очень сложной. Впрочем, иной она и не могла быть в то трудное и грозное время великого перелома. К тому же у нас были местные трудности. Присивашье — обширный, богатый край. Своеобразно сложились его история, уклад его жизни. Многое здесь тогда выглядело иначе, чем, например, в центральных районах страны. События в общем и по времени и по сущности своей развивались одинаково: всюду кипела острая классовая борьба. Но все же во многом чувствовалась разница. Прежде всего, кулаков у нас в районе было к началу коллективизации гораздо больше, чем, скажем, в таком же по территории районе где-нибудь в Тульской области. Это являлось прямым следствием политики, которую проводил царизм при колонизации степной Таврии.

Конечно, кулаки везде кулаки. И на севере и на юге. Повсюду им были свойственны неприкрытый животный эгоизм и смертельная ненависть к тем, кто посягал на их собственность.

Точно не помню, но, кажется, Бальзак сказал, что люди, прожившие постыдную и подлую жизнь, цепляются за нее всеми силами. Как верно сказано! Чем больше награбил, чем бессовестнее награбил стяжатель, тем свирепее и яростнее защищает он свою «священную» собственность. А северокрымские кулаки много награбили и нахапали в свое время. Условия у них для этого были подходящие. Они жили в раздольной степи этакими удельными князьками. Не случайно так отчаянно боролись они с Советской властью. Не раз они сами и их чубатые сынки ходили в разбойные походы во главе с батькой Махно и другими бандитскими атаманами. Многому научились северокрымские кулаки во время гражданской войны, многому — в последующие годы. Поэтому с началом коллективизации, когда против кулачества как класса грянул последний бой, степные куркули пустили в ход весь свой арсенал борьбы: и яд недоверия, оружие клеветы, и обрезы, и подкупы. Они использовали колебания и несознательность одних, темноту других, стремились заставить служить себе вековой страх людей перед новым и цепкую силу человеческих привычек.

Перед нами был злобный, коварный, беспощадный враг. Мы знали, такой не сдастся на милость победителя, такой сам никому не даст пощады.

К тому времени, которое я описываю, степным куркулям уже здорово пообломали крылья: одних выслали, других ожидала та же участь. Но были такие, которые, спасаясь от раскулачивания, путем различных хитроумных махинаций неожиданно превращались в «середняков», а то и в «бедняков», вроде Самоеда. Они продолжали борьбу против Советской власти тихой сапой. Но это только говорилось тогда так — тихой сапой. На самом деле саботаж, диверсии, а нередко и террористические акты свидетельствовали о том, что кулачье еще далеко не сдалось, не капитулировало.

Середняк у нас в районе в основном был очень крепкий. И в силу этого подвержен значительным колебаниям. Поставить его на колхозные рельсы было делом чрезвычайно трудным. Зато нигде, пожалуй, не было в то время столько батраков, сколько у нас в степном Крыму. В двадцать девятом и тридцатом годах эти люди своими плечами подпирали молодые, еще не окрепшие колхозы, своей грудью защищали их от врагов. Эти люди были преисполнены ненависти к кулакам, от которых они немало натерпелись за свою батрацкую жизнь.

И еще об одной немаловажной особенности нашего района я должен сказать. Нигде я потом не встречал такого многонационального района. У нас в степи были села и хутора русские, украинские, татарские, еврейские, болгарские, немецкие, чешские, эстонские, армянские. Разными путями, в разное время пришли к нам в степь эти люди, пришли, спасаясь от голода. С коллективизацией перед ними открывался новый путь — заманчивый, влекущий и в то же время пугающий своей неизведанностью, непроторенностью. Нелегко было повернуть этих разноплеменных, разноязычных людей на новую дорогу, нелегко было убедить их в том, что иного пути, кроме колхозов, у них нет и не может быть.

Все это мы очень хорошо знали, потому что в большинстве своем были местными уроженцами. Я говорю о членах нашей агитбригады. И все же Денис счел нужным предупредить:

— Действуйте смело, но смотрите у меня… чтоб без перегибов. А то вы такие…

— Какие? — спросил Яков.