— Да хочу на счет его бабки порасспрашивать — может поможет она нам с Кощеем.
Михалыч вдруг резко остановился, снял с меня меховую шапку, пригладил заботливо волосы, обошел сзади и… отвесил мне подзатыльник!
— Ты чего, дед?! За что, блин?!
— От ты, внучек, умный-умный, а местами, ну как те Иванушки, что Кощея-батюшку воевать ходят — дурак дураком. С какого это непостижимого хрена ты удумал, что Яга помогать Кощею будет? Да и участковому, дружку твоему, который сам царя-батюшку в тюрягу упёк, зачем оно?
— Блин.
— Ага, внучек, он самый. А всё енто от…
— Знаю-знаю — от недоедания и нервов, которые тоже только едой и лечатся.
— От и умничка, держи шапку.
А какая идея хорошая была… Вот дед всегда так — возьмёт и обломает.
Мы протиснулись в узенькую калитку и остановились посреди двора. Двор был уже отгорожен от школы высоким забором, а сама она выросла до третьего этажа и мастеровые возились с… этими… ну бревнами, на которых крыша держится. Стропила, да? Короче — со стропилами. Мне лучше знать, как тут и что называется, попробуйте поспорить. И вообще, царь я или не царь?
Дверь терема распахнулась и на крыльцо вылетела моя Варюша. Всплеснула руками и радостно кинулась ко мне, быстро перебирая очаровательными ножками в маленьких валенках. Дед хмыкнул и направился в дом, а я шагнул навстречу своей любимой и распахнул руки для объятий. Только, едва Варя прижалась ко мне, как я тут же коварно запустил руки ей под шубу, обхватил сзади и стал гладить спинку, ощущая нежное тепло, а потом и вовсе пополз ладонями вниз.
— Вредный ты у меня, Федька, — горячо зашептала Варя, тесно прижимаясь ко мне. — Ну куда полез от, ну куда?
— Ну как я могу попку тебе не помять? Ты же обидишься.
— Вредный… — снова прошептала она и заёрзала по мне горячим, мягким телом. — Ну, всё, хватит… Отпусти, Федька, слышь? От закричу же, вражина! Давай, целуй и пошли в дом!
Пришлось подчиниться и поцеловать. К сожалению — недолго. Мороз же.
Вредную тётку Пелагею, уже куда-то уволок Михалыч, наверное, про Аристотеля что-нибудь поучительное рассказать, а меня Варя взяла за руку и потащила к себе. А я прям отбивался, прям отбивался… Верите? В спаленке она сразу же кинулась сдирать с меня свитер, приговаривая:
— Вот же ты настырный какой у меня, Федька… И откуда только прыть такая?.. И майку свою бесовскую тоже скидывай… Вот куда ты полез, а?.. А ладно, от тебя разве отобьёшься… Вот уж нет, никаких поцелуев в шею! Сначала в губки целуй… Ой, а что это у тебя там?..
Пардон, увлёкся. Дальше — это личное. Если уж очень интересно — можете сами додумать, я не против. Хотя всё равно фантазии не хватит, настолько хорошо мне было с Варюшей.
Когда через полчасика она лежала рядом, положив голову мне на грудь и легонько царапая меня ноготками, то вдруг вздохнула:
— Нехорошо, Федь…
— Тебе было плохо, Варюш? — забеспокоился я.
— Нехорошо во грехе жить.
— Да разве любовь — это грех?
— Любовь-то не грех. А вот то, что ты, обольститель сатанинский со мной тут только что вытворял — точно грех.
— А мне показалось — тебе понравилось… Ой! Не щипайся!
— Я и укусить могу. А только нельзя так дальше…
— Как это — нельзя? Ты о чем, Варь?
— А ты забыл разве, что по весне мне Горох обещал мужа найти роду боярского, чтобы мы ему слуг верных понарожали побольше.
— Хрен им. И мужу и Гороху.
— Тю на тебя… Хрен-то хрен, да только я — слуга царю нашему батюшке и слушаться его должна.
— Ну, давай тогда поженимся и всех делов.
— Как у тебя всё просто… А жить где будем? У Кощея во дворце?
— Почему бы и нет?
— А детишек, — она покраснела, — тоже у Кощея воспитывать будем?
Вот почему женщины не могут без заморочек? Обязательно какие-то проблемы придумывают… Ничего мы конечно, в этот раз не решили, но хоть и не поругались уже хорошо.
Когда мы сидели в знакомой мне горенке и неспешно уминали большую ватрушку, честно разрезанную пополам, я обратил внимание на необычное оживление под окнами.
— Да это дружок твой, Никита, новую забаву придумал, — отмахнулась Варя. — Как-то по-басурмански называется… забыла. Здоровые мужики с клюками в руках по льду чурку березовую гоняют.
— Хоккей, что ли?
— Во-во, именно это слово, прости меня господи. Весь город ходуном ходит, куда не выйдешь — одни только и разговоры об ентой забаве.
— Да? Весь город, говоришь? Варюш я на секундочку выйду, поговорить надо кое с кем.