Здравствуй, Дедушка Мороз!

В кабине у Паши за спиной ребенок залез на стул и посмотрел в сторону вампиров. Увидел острые резцы, длиннее, чем им полагается, уставился большими глазами. Сергей испустил горловое рычание — достаточно громкое, чтобы услышал мальчик, а больше никто.

Ребенок молниеносно отвернулся и исчез за барьером кабинки.

— Печенье и молоко! — восклицал Паша, сам восхищенный собственной гениальностью. — Стаканы эти с молоком, все эти печенья сахарные с глазуррью, — это тебе что, как не приглашения? — Он прищурился и зашептал темно и многозначительно: — И чулки вешают над каминами, стараются, в надежде, что святой Николай придет! — Паша торжествующе хлопнул ладонями по столу, подпрыгнули приборы. Посетители-люди вытаращились на него, потом быстро отвернулись, будто обескураженные чем-то, чего сами не поняли. — Это же для него, Сергей! Он это знает, и они знают, что он знает.

— Паша, он подарки приносит.

— И что?

— Когда ты последний раз человеку что-нибудь дарил, кроме хорошего засоса?

— Ага, а что ты скажешь про всех тех, кто умирает сразу после Рождества?

— В смысле?

— Психологи считают, что это люди откладывают смерть на потом после важных дней — своего дня рождения или Рождества. Но это не так. Они умирают после Рождества, потому что он возвращается.

— Возвращается?

— Ну да! В том-то и вся штука! В канун Рождества он принимает приглашение и создает иллюзию, что пришел добрый Санта-Клаус. Для того и подарки. Ага. А потом он входит, потому что его пригласили. И он может вернуться в любое время, сколько захочет раз! Я думаю, он так и делает, и вот он пирует сразу после праздника, отчего столько некрологов и появляется. Но убивает он не всех, конечно…

— Конечно, — сухо согласился Сергей.

— …поскольку это было бы… — самому себе свинью подкладывать?

— …было бы опасно. И все равно никому столько за одну ночь не съесть. Вот он и сохраняет остальных для повторного визита. Подумай сам: зачем ему список?

Сергей подался вперед и произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Он — спускается — по трубе. Паша. Вампир от пламени сгорает как порох.

— Так печь же не горит! Неужто ты думаешь, что люди оставляют для Санта-Клауса огонь в печи? Даже не будь он вампиром, они бы так не сделали. Никто же не хочет его жечь, все хотят подарки.

Сергей с деланной усталостью возразил:

— Ну господи, ну все эти картинки с Сантой, когда он в гостиной, возле елки, и всегда в камине горит огонь! — Он вздохнул, будто прощаясь с утраченной иллюзией, но взял себя в руки. — А для плохих детей он оставляет сажу. Это вот ему зачем?

— Лажа.

— Сажа.

— «Лажа». Это предупреждение другим вампирам. — «Здесь дурная кровь».

— Это еще что за фигня такая — дурная кровь?

— Да сам знаешь. Старая, прокисшая, пересоленная, да что угодно.

— Нет, я не знаю. И очень это умственно. Когда нам последний раз какой-нибудь вампир оказывал любезность? И вот что мне скажи, Паша: если он куда-нибудь вошел в первый раз, зачем он после этого каждый год туда возвращается? И как он успевает облететь весь свет за одну ночь? Да, мы существа сверхъестественные, но не супермены, которые могут накрутить вокруг земли сто оборотов в минуту.

— Этого я еще не понял, — признал Паша, ни капли не смутившись. — Но уверен, что свое объяснение здесь есть.

Сергей вздохнул и сунул палец в кофе:

— Боюсь, что да.

На этот раз он щелкнул пальцами, сбросив с мокрого пальца брызги кофе. Когда официантка к нему обернулась, он показал на чашку — долить. А пальцы у него мерзли, даже на юге Флориды. Вот это было самое мерзкое в состоянии нежити: холод, вечный холод этой проклятой могилы, как вечная Сибирь. Вот это было самое худшее в отсутствии крови — своей крови, собственной. Которая пульсирует и шумит, перекачивается, несет с собой частицы, разнося тепло, от которой все части тела становятся теплыми, как грудь женщины — до того, как женщина погибнет в его объятиях.

— Нам пора, — напомнил ему Паша.

У него не было этой проблемы постоянной зябкости, и Сергею это казалось несправедливым, потому что, считал он, из них двоих наиболее холодное сердце у Паши.

— Ты детками хлюпал еще раньше меня, — обиженно сказал он.

— А какое это имеет отношение к тому, что нам пора?

— Куда пора?

— На Северный полюс.

— Ты спятил? Там же холодно!

— Брось. Ну признайся, тебе же не хватает мехов, которые мы носили?

Сергей глянул на хлопчатобумажный тренировочный — самое теплое, что можно было надеть в южной Флориде, не привлекая к себе излишнего внимания. Под костюмом было теплое белье, никому не видное. Да, верно, он тосковал по меховым шапкам, горностаевым мантиям, собольим шубам своей юности. Ох, как мчались они на санях по снегу, совсем как в «Докторе Живаго»! Как тепло было под слоями толстого волчьего меха…

— И где же мы достанем одежду?

— Заедем в Лапландию.

— А как мы его найдем?

— По красным каплям на снегу. — Паша усмехнулся, и Сергей не понял, всерьез ли он говорит. — Пошли. Вечный запас красного сока, понимаешь?