Этот бледный, сутулый, большеносый брюнет с развинченными движениями прямо-таки вскипал, услышав хотя бы намек на сожаление о "добром старом времени". Каково же было О'Нейлу столкнуться в дни подготовки к полету со Шварцкопфом, у которого сквозь напускную доброжелательность то и дело проглядывали замашки правнука штандартенфюрера СС! Все эти разговоры об утрате мужества, о "беззубом" человечестве, времени разоружения, о боевых походах и овеянных славой знаменах предков были противны О'Нейлу. Клаус, заметив, что инженер корабельных коммуникаций явно сторонится его и даже выказывает неприязнь, начал изощренно насмехаться над ним. Этого было достаточно. О'Нейл возненавидел Шварцкопфа и стал относиться к нему с подозрительностью. Интуиция подсказывала: человек с подобными взглядами не может просто так, благодаря одним профессиональным достоинствам, оказаться в международном экипаже, рядом с неграми, арабами, "красными"... О'Нейлу показались странными и первая (стоившая лучевой болезни), и вторая экскурсии Клауса к реактору. Технически в них не было никакой нужды. Все системы ядерного двигателя управлялись дистанционно, претензий к "котлу" за время полета не было; в излишнюю добросовестность Шварцкопфа, якобы осуществлявшего регулярный техуход почему-то в одном и том же отсеке форсунок, верилось с трудом. Поэтому когда Клаус отправился через весь корабль к реактору за минуты до запуска "Аннушки", с риском прозевать столь важное событие, О'Нейл отправился следом, уверенный, что тот задумал что-то недоброе...
Тщетно ожидали шифрованного сообщения джентльмены из ЦРУ, собравшиеся на приватной квартире, - о подготовленной операции не докладывали даже начальнику отдела, не говоря уже о "либерале", "президентском хлюпике", возглавлявшем управление. Руководство ударом по Фобосу осуществлялось из совсем другого офиса - оттуда, где сидел и тоже ждал самой важной в своей жизни радиограммы чиновник со слишком естественной шевелюрой и зубами куда лучшими, чем природные...
Было еще и третье место, где проходили напряженные минуты ожидания, старомодная гостиная "фермерского дома" в центре Нью-Йорка. Хозяин с сигарой во рту покачивался в скрипучей плетеной качалке, чувствуя, что скоро не выдержит сердце. "Папаша-фермер", угробивший добрую часть своего капитала на бессмысленный рейс "Дэниэла Буна", опасался новой неудачи... и неизбежного инфаркта вслед за ней.
И лишь злополучный Майкл Донован, имевший прямое отношение к столь опасному развитию событий, не был ни во что посвящен и ни о чем не подозревал. Надвинув пропотевший стетсон, он подсчитывал дневную выручку игровых автоматов. Шляпа скрывала бледный рубец на виске - последнюю память о том, как свалился Майкл без памяти на палубу яхты "Сказка"... Тогда его, бесчувственного, отвезли в некий, хорошо оборудованный бетонный подвал, сделали два-три укола - и Донован, не приходя в сознание, подробно рассказал и об устройстве аппарата, улавливающего биополе, и о своих разговорах с советскими делегатами. Бедняге конструктору добавили уколов чтобы забыл все, происшедшее с ним, и более не испытывал дружеских чувств к Сурену и его товарищам. Теперь ему только и оставалось что дремать, толстеть да подсчитывать десятицентовики в павильоне...
Шварцкопф был физически куда крепче О'Нейла, но нападающим двигало настоящее остервенение. Они молча катались по полу. Срывая ногти, Айзек расстегнул ворот скафандра Клауса. Уже задыхаясь, диверсант извернулся и со страшной силой ударил противника стеклом шлема о колонну форсунки...
Их нашли через час, после старта "Аннушки" - сцепившихся в нерасторжимом объятии...
________________________________________________________________
ЗДРАВСТВУЙ, ФОБОС!
(Пролог вместо эпилога)
Отстыковка десантной ракеты произошла четко по программе. Зависнув на расстоянии тридцати метров от раздвинутых створок трюма, Акопян еще раз проверил посадочную площадку, якоря. Ровно в двадцать один час по московскому времени на "Аннушке" были включены маршевые двигатели. На фоне басистого рокота в динамиках - сначала на "Контакте", а через пятнадцать минут и под сводами ЦУПа в Звездном - прозвучало традиционное уже для трех поколений космонавтов прощание: "Поехали!"
- Ни пуха ни пера! - не выдержал оператор на планетолете. Панин и Брэдшоу сделали вид, что не заметили этого нарушения уставного языка связи.
- К черту, - не задумываясь, откликнулся Акопян.
Один за другим летели через пропасть в двести миллионов километров короткие рапорты с борта корабля-матки:
- Двигатели окончили работу, капсула выходит на околоспутниковую орбиту. (Бегут, бегут золотисто-зеленые цифры, выстраиваются в столбцы рядом с главным табло ЦУПа, где вычерчена схема Марса, кружком указан Фобос и ползет к нему, изгибаясь, жирная алая линия - маршрут "Аннушки".)
- Высота заданная.
- Полный виток.
- Готовность к выходу на посадочную трассу...
Глуховато звучит голос Виктора Сергеевича:
- "Севан", "Севан", я "Аврора"! Сообщите готовность к посадке.