Здравствуй, груздь!

Это кричала Мака. Он подбежал к двери, но замешкался. Не хотелось угодить в самую гущу скандала.

– И не думай, что я за это заплачу!

Тут раздался уже второй голос, до сих пор слышно было только Маку.

– Это как же не заплатишь? Я что ж, выходит, даром работала?

– Выходит, даром. Работать надо лучше!

– Ты сама виновата! Я говорила, не покупай эту плитку!

– А если она мне понравилась?

– Я предупреждала – она слишком тяжелая для этих стен. Но ты пристала как банный лист к жопе, а теперь возникаешь!

– Я такую работу не приму!

– Да чем плохая работа? Чем? Покажи!

– Тем, что ты работать не умеешь, а берешься – и еще денег требуешь!

– А как же! Я работала, а ты плати!

– И не подумаю!

– Пожалеешь, ох пожалеешь!

– А что ты мне сделаешь? Квартиру спалишь? Убьешь меня?

– Да кто ты такая, руки об тебя марать! Я вот тебя прокляну, и не будет тебе счастья в жизни!

– Напугала! А я в милицию заявлю, что ты тут без регистрации…

Этого Федор уже вынести не мог. Он толкнул дверь и спросил:

– Что за шум, а драки нет?

– Федя? – смешалась Мака. Она была вся красная.

– Вы муж? Вот и хорошо. Пойдите гляньте, как плитка положена, а то ваша жена тут придирается, денег платить не хочет, – всхлипнула женщина. Она провела его за руку по коридору и толкнула дверь ванной.

– Ух ты, как здорово! Красотища! – искренне пришел в восторг Федор. – Мака, ты чего расшумелась?

– Федя, смотри, вон там… и вот тут… плохо затерто… И вообще…

– Да все просто замечательно, Мака, успокойся. А вы, девушка, скажите, сколько мы вам должны.

– Тут пришлось старую плитку сбивать, вытаскивать, а новая вообще неподъемная – короче, пятьсот долларов, как договаривались. Это с кухней.

– Хорошо, – не моргнув глазом согласился он и отсчитал пять зеленых бумажек.

– Спасибо, вы хороший человек!

Мака обиженно ушла в другую комнату. А он, пока плиточница одевалась и собирала свои манатки, ходил по квартире. Тут ничто не напоминало прежнее жилище. Все сверкало новизной. Наконец женщина ушла.

– Мака! – позвал он.

Она тут же явилась, и вид у нее был угрюмо-независимый.

– Ты так орала, что внизу было слышно.

– Она сволочь и неумеха!

– Во-первых, так орать все равно не следует. А во-вторых, по-моему, все хорошо сделано! Очень красиво!

– Красиво, потому что я выбрала красивую плитку.

– Короче, чтобы больше к этому не возвращаться, мне не нравится такая манера общения с людьми. Не нравится – это еще очень мягко сказано.

– Может, и я тебе не нравлюсь?

– В таком качестве – нет, – жестко бросил он.

– Я тут стараюсь, все силы кладу на этот ремонт, а ты…

– Я тебя не просил заниматься ремонтом.

Она хотела что-то возразить, но смолчала. Только надула губки и была при этом столь очаровательна, что он смягчился:

– Ладно, поехали!

– Но ты же не посмотрел как следует кухню!

– Знаешь, я во всем этом целый дурак – и полработы мне показывать не стоит.

– Федечка, ты на меня не злись!

– Заметано!

– Ангелина Викторовна? – спросил смутно знакомый голос.

– Да, я.

– Майор Стрешнев беспокоит!

– Который?

– Настоящий!

– И то хлеб!

– Ангелина Викторовна, я вот поглядел на фоторобот, который составили по вашим описаниям…

– И что?

– Я этого самозванца знаю. Он неопасный. Живите спокойно.

– Но что же это все-таки значит?

– Да чепуха, глупость одна. Короче, вам ничего не угрожает. Живите себе спокойно.

– Может, вы все-таки объясните?

– Не могу!

– Тайна следствия?

– Ну, в общем… да! Просто хотел сказать, чтобы вы не беспокоились.

– Спасибо, очень мило с вашей стороны. А то я действительно беспокоилась.

– Всего наилучшего, госпожа Миленич!

Можно не беспокоиться? И прекрасно. Беспокойств и так хватает. Вот сегодня, например, с утра нужно тащиться на скучнейшее мероприятие, какой-то то ли съезд, то ли форум книжного союза. Совершенно бессмысленная трата времени, пустая говорильня, можно умереть с тоски, но не пойти нельзя. Положение обязывает. И одеться надо понаряднее. Светло-серый костюм, купленный в прошлом году в Лондоне, под него темно-вишневая блузка, вишневые сапожки на высоких каблуках и такая же сумочка. Скромно, достойно и вполне соответствует имиджу небогатого, но уважаемого издательства.

Заседание должно было состояться в Большом зале Центрального дома литераторов.

За столиками в фойе приветливые юноши и девушки сверялись со списками и вручали каждому гостю целый мешок с материалами съезда и сувенирами. Проглядев на ходу бумаги, Ангелина хотела было выбросить их в урну за полной и абсолютной ненадобностью, но постеснялась. Себе она решила оставить только блокнотик и ручку, да и то для Наткиного сына, который собирал блокноты и ручки со значками российских фирм. Она поднялась по лестнице, где вместо фотографий лауреатов Ленинской премии теперь висели портреты нобелиантов – от Бунина до Бродского. Наверное, те, кто устраивал гонения на Пастернака и Бродского, сейчас негодуют или переворачиваются в гробу, что вернее. Только Шолохов остался тут с прежних времен.