Здравствуй, комбат!

Бой продолжался час с небольшим, но потери наши оказались значительными. Я намеревался попрощаться с Косовратовым, хотя бы снять шапку над его наспех вырытой могилой, но командир дивизии запретил:

— Понимаю вас... Но нельзя терять ни секунды! Немедленно вызывай саперов и начинайте минировать дорогу от оврага в наш тыл.

— В тыл? Я правильно понял?

— Правильно. Получен приказ на отход...

В белесоватых от снегопада сумерках, когда вся округа погрузилась в безмолвие, — ни одной ракеты, ни одного выстрела, только ровный шум южного ветра, — наши части начали отступление. И я так и не увидел, где похоронен Косовратов, не побывал на его могиле — мертвый, упокоенный, он остался на захваченной территории, и в первый день небытия над ним глухим лязгом содрогали землю танки немецкой армии...

* * *

Через два месяца меня перевели в армейскую газету, а еще некоторое время спустя нашу 3-ю гвардейскую армию передали в состав 1-го Украинского фронта. Мы вышли к Луцку и Ровно, на Берлин, затем на Дрезден и Прагу. Дивизия же, в которой я воевал между Доном и Донцом, ушла к Одессе, в Румынию и закончила свой путь в Вене. Продолжалась только переписка с друзьями, и от них я узнал, что Ирину Озолину в конце июня откомандировали в тыл в связи с ожидающимися родами.

* * *

Шли годы, сглаживали в памяти события военных лет, и, пожалуй, я никогда бы не написал этой истории, если бы не одно случайное происшествие.

На опушке предосеннего леса за Припятью собирался подняться вертолет — шли последние приготовления к началу учений «Днепр». Несмотря на то, что за каждым кустом и деревом стоял часовой или какая-нибудь военная техника, надо всем властвовало мирное, даже несколько элегическое настроение: неторопливо, словно белые лошади на выводке, двигались в синем небе облака, приятный свежий ветер перебирал уже посветлевшие листья молодых березок и шуршал бурой травой, на стареющей, сплошь утыканной засохшими сучьями сосне деловито постукивал дятел. Пахло грибами, вереском, хвоей. В группе офицеров кто-то вполголоса рассказывал, что в селе рядом есть отличная банька и председатель колхоза уже прислал приглашение с гарантией свежих веников и хлебного кваса.

В это время мимо нас к вертолету, придерживая полевую сумку, быстрым шагом прошел старший лейтенант. Что-то неуловимо знакомое почудилось мне в его лице и фигуре, встревоженная память кинулась в свои подвалы нервически перебирать встречи и события долгой жизни, но, наверное, не много она бы преуспела, если бы не возглас стоявшего в группе офицеров капитана:

— Косовратов, напомни там, чтобы с обратным рейсом прислали газеты.

— Есть напомнить...

Дверь вертолета закрылась, ветер от винта подмял траву, земля задымила пылью. Через минуту, наклонившись чуть вперед и набок, вертолет исчез за деревьями. Я подошел к капитану.

— Простите, пожалуйста, я правильно понял фамилию старшего лейтенанта: Косовратов?

— Правильно.

— Имени и отчества не знаете?

— Сергей Витальевич. Прошу прощения за нескромный вопрос: почему он вас интересует?

— Собственно, интересует меня не столько он, сколько его родители.

Капитан внимательно посмотрел на меня, прикидывая что-то в уме, всего вероятнее — возраст. Сказал:

— О родителях, к сожалению, мне ничего не известно. Слыхал, что отец погиб в сорок третьем не то на Дону, не то на Донце... Нет, подробностей не знаю...

* * *

Бывает, что прошлое, повинуясь какому-то внезапному толчку извне, широко распахивает свои ворота и мы существуем как бы в двух измерениях сразу... В лицо мне ударил ледяной ветер, косой снегопад закрыл горизонт, сквозь вой пикировщиков и визг стальных болванок я услышал приглушенный голос командира дивизии: «Получен приказ на отход...» И снова — шелест предосеннего леса и стук дятла. В первое мгновение я испытал чувство невыразимой грусти — сын войны, никогда не видевший отца... Могила, оставшаяся в расположении немецкой танковой армии... Потом меня захлестнула волна теплой благодарности к той девчонке, к той медицинской сестре Ирине Озолиной. Значит, свято несла она любовь своей юности, значит, помнила комбата, даже в незарегистрированном, «под честное слово», браке сберегла сыну фамилию отца, не дала умереть его памяти и его роду! И я чуть не сказал вслух: «Здравствуй, комбат!..»

Но вслед за этим снова пришла грустная мысль: неужели и внуки твои, комбат, будут еще носить военную форму?..

1957 — 1968