Здравствуй, племя младое, незнакомое!

– Подчинять ее, положим, никто не собирается, а вот усмирять ее стихии научиться неплохо бы. Сейчас метеопрогнозы…

– «Поло-ожим»… «метеопрогно-озы»… И-и-эх вы! Разорять – вот это вы можете, вред всякий наносить. От вас беды токо и жди: что ни день, то крушение, то пожар, то война… У меня вон за печкой домовой, Ефрем, сто годов как живет. Я ни разу его не видел, и мне этого не надо… а я знаю, что без него дом наш давно бы развалился.

– Ну а мы, ученые, тут при чем?

– А при том! Вы бы давно Ефрема этого сетями изловили и в музей выставили, как лапти щас модно выставлять да лутошки всякие.

– Ну и жалко, что ли? Да и нет их, никаких домовых, наука давно бы доказала…

А Ефрем тем временем спал себе беспробудно вторые сутки. Сны ему снились. Луга, обильно заросшие коневником, ромашкой, зверобоем, лопухами и прочим благоухающим разнотравьем. Где-то ржут кони. Ефрем босоногим мальчишкой бежит, бежит навстречу отцу. Отца он не видит, а видит только яркий и очень теплый и будто на ощупь мягкий свет солнца…

В этом состоянии и увез его в чемодане скоро собравшийся в обратную дорогу Николай Мироныч. Обескураженные столь быстрым отъездом сына старики упрашивали его побыть еще хотя бы денек.

– Я бы пирожков напекла тебе в дорожку, – всматривалась ему в лицо мать.

– Да ты и так напекла вон сколько, мама!..

– А то бы горяченьких-то…

– И эти еще теплые, вкусные…

Отец опускал глаза, высказывая свое:

– Может, я че лишнее сказал, ты уж не серчай. На отца обижаться нельзя. Когда теперь приедешь-то? Помру, дак хоронить смотри приезжайте, одной старухе тяжело будет…

– Да живи ты еще, пап…

– Нет уж, видно, хватит, пожил… И то ты уж вон, а тоже седой стаешь.

Мать на этот случай не забывает свой уже давний наказ:

– Давай ищи себе пару, хватит одному-то гулять…

Ефрем Ефремыч перед пробуждением – уже в городе, в однокомнатной квартире Николая Мироныча – особенно ярко витал во снах. То они всей семьей строили дом: он, мальчишкой, бегает за всеми, старается помочь, его шпыняют, но он все равно вертится, подсобляет таскать бревна, хворост, солому. А вот они уже все вместе зовут давно умершего их дедушку поселиться первым в новом дому: «Дедушка Сирин, просим тебя! И тут оставайся, и с нами пойдем. Будь в нашем доме набольшим…» А потом пожар. Весь дом внезапно объяло пламенем, и все вроде бы успели из дома выскочить, только дедушка Сирин остался… От пламени было жарко и душно…

С этим сном и проснулся Ефрем Ефремыч и сразу обнаружил себя не дома. Заметался было, да куда там. Темно, закрыто наглухо. «Это меня Николка в чемодане, знать, увез в окаянный город, – потыкавшись по углам, смекнул наконец Ефрем Ефремыч. – Вот попал дак попал… Нет ли где какой щелочки?…» И он начал ощупывать чемодан изнутри, постукивать, царапать…

Странные эти звуки и привлекли внимание Николая Мироныча. Уже чувствуя какую-то их необычайность, он извлек чемодан из шифоньера. На какое-то время все затихло. Открывать крышку Николай Мироныч не спешил, наоборот – придавил ее ладонью и, затаив дыхание, наклонился поближе. И вот не прошло, наверное, и минуты, как вдруг явно и громко изнутри постучали. Николай Мироныч вздрогнул, рванулся было открыть чемодан, но вместо этого еще сильней надавил обеими руками на крышку.

– Кто там? – отрывисто, будто в пустоту спросил. Постучал пальцем по крышке.

– Эй…

И чего никак не ожидал – это ответа. Там сначала покашляли, а потом внятным, но тихим, приглушенным голосом отозвались:

– Это я, Николка, домовой. Выпусти меня… Да ты не бойся, меня и не увидишь!

– Какой домовой? – ничего пока не понимая, спросил Николай у чемодана.

– Да Ефрем я, Ефрем… Старый, добрый, за печкой у вас жил, пока ты меня не увез. Душно мне тут, выпусти меня, сынок…

– Как вы в чемодане-то остались? Я же все вещи, как приехал, выложил.

– А шут знает… спал я… да ты меня все равно бы не заметил.

Николай Мироныч отличался самообладанием при любых обстоятельствах. И сейчас хоть и почувствовал по всему телу холодок испуга, но не растерялся. Выдержал почти минутную паузу, потом все еще будто в пустоту сказал:

– Не лгите там. Домовых не бывает. Я, как ученый-физик, хорошо это знаю.

– Как не бывает? – удивленно откликнулись из чемодана. – А я кто же?

– Это еще надо проверить.

– Чего проверять, Колька! Ефрем я. Ты что, забыл, как в войну со мной играл? Ты мне валенком раз так втемяшил под глаз, что я потом неделю под печкой отлеживался. А говоришь, не бывает. Открой, Николай, домой мне пора.

– Ладно, – согласился наконец Николай Мироныч, – я вас выпущу, но чуть позже. Мне надо обмозговать ситуацию.

– Ох, скорей мозгуй, – почти простонал Ефрем в чемодане.

Через полчаса Николай опять постучал пальцем по крышке:

– Эй… мне надо показать вас науке.

– Какой науке, обалдуй! – взвизгнул Ефрем. – Меня нельзя видеть. А кто увидит, тому будет несчастье. И дом нельзя надолго оставлять без меня: сгореть может или хозяин помрет. Опомнись, Колька!