Здравствуй, Таити!

Полинезийцы необыкновенно любят детей — и своих и приемных, законных и незаконных. Рождение ребенка — великое событие. Все усилия старших направлены на то, чтобы обеспечить малышам счастливое детство. Полинезийцев отличает мягкое, чуткое, всепрощающее отношение к своим золотисто-коричневым малышам. Я никогда не видел, чтобы здесь били детей, редко слышал их плач. Поэтому и бурлит в них радость жизни, а они выплескивают ее в шумных подвижных играх. Охотнее всего они играют в прятки, салочки, скакалки, гоняют в футбол, запускают змеев, а также любят «стеклышки». Кажется, они ни минуты не могут постоять спокойно. А теперь вот целая группа с криком и смехом прячется за деревьями и вытащенными на песок лодками. Какой-то малыш с более спокойным характером мастерит лодочку из половинки кокосового ореха, прилаживает к ней мачту из палочки и парус из круглых листьев. Пускает ее в реку, и лодка уплывает в голубую даль.

Собрались дети, и в тени развесистого хлебного дерева — настоящий митинг. Между старшими мальчиками разгорается спор. Я догадываюсь о предмете обсуждения. Подростков заинтересовал европеец, приехавший неизвестно зачем в самый дальний конец острова. Мой переносной домик, рассчитанный на одну персону, куда менее удобен, чем местные прохладные фаре, и никак не вписывается в таитянский пейзаж. Ничего удивительного, что он возбуждает всеобщий интерес. На островах очень редко видят иностранцев, располагающихся в палатках. Французская администрация не одобряет дешевого туризма и смотрит недобрыми глазами на таких «перелетных птиц», как я. По прибытии во Французскую Полинезию мне пришлось показать обратный билет, без которого не могло быть и речи о моем пребывании на архипелаге.

Я выбираюсь из своей палатки, как моллюск из ракушки. Темные глаза наблюдают за каждым движением, но никто из детей не осмеливается подойти ближе. Если бы меня не было, они, возможно, решились бы приблизиться к палатке, чтобы получше ее рассмотреть, и я уверен, что они ничего не тронули бы и не попортили. При всей своей живости здешние дети очень дисциплинированны, и можно не опасаться никаких хулиганских выходок.

Они все еще стоят почти неподвижно и только напряженно смотрят. Я прекрасно понимаю, чего они ждут. Их привлекает фотоаппарат. Сейчас довольно одного жеста, одного слова, чтобы завязать с ними знакомство. Я бросаю какое-то замечание насчет ракушек. Среди детей вспыхивает оживление.

— Вас интересуют ракушки? У нас дома есть… — отвечают они наперебой.

Младшее поколение часто помогает мне устанавливать контакт со взрослыми. Роль коллекционера раковин дает возможность осмотреть жилища. В качестве потенциального покупателя можно свободно входить в полинезийские фаре, так как покупатель не вызывает опасений.

Мальчики ведут меня к своим домам, приносят раковины. Лучи солнца освещают пустые выцветшие скорлупки, преждевременно погибшие известковые жилища моллюсков. Выбираю неплохой экземпляр — раковину цвета лосося внутри, а снаружи — в коричневую и белую полоску.

Потом меня провожают к местному учителю. Перед зданием школы появляется маленький худой человек в очках и ярко-красной рубашке, в обуви на деревянной подошве.

— Хэлло! — приветствует он меня так радостно, словно встретил старого доброго приятеля. — Меня зовут Эмиль Педюпеб, — протягивает мне руку. — Месье, наверное, из Соединенных Штатов?

Называю свою национальность, что лишь усиливает его радость:

— Поляк! Знал, знал, имел много друзей среди поляков.

Вопрос о морских раковинах решается мгновенно.

— Приходите к нам обедать, я все приготовлю. Хорошо?

— Хорошо…

Эмиль Педюпеб считает для себя делом чести облегчить жизнь иностранца и предлагает у него столоваться. Вот что он рассказал о себе. Ему сорок восемь лет. Францию покинул давно. Некоторое время жил в Вене и наконец осел в Полинезии. На Таити уже двадцать пять лет, из них двенадцать в Таутире. В жены взял таитянскую вахину, от которой у него две дочери. Говорит, что больше никогда не вернется в Париж, хотя его земляки считают, что Франция — прекрасная страна, одна из прекраснейших на всем свете. Но он «заболел островами», построил себе домик, завел семью и не намерен двигаться с места.

Эмиль Педюпеб ведет меня в здание школы. Торчавшие в окнах детские головки исчезают. Школа здесь имеет очень непривычный для нас вид. Ни дверей, ни рам в окнах, ни мастерских, ни кабинетов. В легких деревянных постройках, символически разделенных на классы перегородками, учится более двухсот пятидесяти детей. Все — полинезийцы, китайцы, французы, дети смешанной крови — учатся вместе. Директор представляет спой персонал: всего пять учительниц, все француженки.