Здравствуй, Таити!

Мешки под его усталыми глазами, словно кошельки, набитые тайными воспоминаниями и разочарованиями, которые принесла ему жизнь.

— Вы, наверное, голодны? — продолжает он. — Прошу в мой магазин. Располагайтесь. Вахина подаст вам завтрак и уберет комнату.

Китайская семья держится с нами предупредительно вежливо, у всех на лицах застыла улыбка. Их манера вести себя абсолютно исключает грубость. Нам, европейцам, иногда трудно понять этих людей. Вот, например, улыбка на лице старого Фелу. Часто она появляется в совершенно неподходящий момент. Он улыбается, видя, как мы нервничаем или поступаем не совсем тактично. Как легко при этом возникают недоразумения! Люди, которые много лет провели на Востоке, знают, что там подобная улыбка имеет совсем иное значение, чем у нас, часто бывая отражением робости, растерянности, смущения.

Фелу хлопает в ладоши, вызывая кого-нибудь из своей многочисленной семьи. На этот раз является мальчик лет шести.

— Он отведет вас к дому таваны, — бросает китаец.

Сначала была Опоа-марае, теперь Олоа-деревня. Жара. Листья на деревьях безжизненно обвисли. Пусто, ес| ли не считать стаи уток, которые переваливаются гуськом вдоль дороги. Прямо у меня под ногами перебегает дорогу кошка. Чуть дальше возятся в луже два карапуза. Куда ни посмотришь — всюду красные и зеленые крыши деревенских фаре. Дома стоят на низких сваях, если они расположены на земле, и на высоких, если — на воде.

— Что это? — спрашиваю мальчика, указывая на крошечные домики на воде.

— Туалеты…

Почти у каждого построенного на воде фаре есть своя уборная, расположенная отдельно от дома, на собственных сваях. Этими будками застроена часть морского берега.

Со старостой мы встречаемся на окраине деревни, знакомимся. Я показываю таване «верительную грамоту», но этот мрачный тип и не думает улыбнуться. Он бесцеремонно сует письмо в карман, будто оно адресовано только ему одному.

Мое интервью с таваной кратко:

— Сколько жителей в деревне?

— Около тысячи.

Я едва сдерживаю улыбку. Куда бы я ни явился, почти в любом месте архипелага мне называют одну и ту же цифру. Совпадение? Честолюбие?

— Наверное, у вас есть ансамбль песни и танца?

— Да. Но в этом году он не будет выступать в Папеэте.

— Почему же?

— В прошлом году мы принимали участие в празднике тиураи, но нам не дали награды, хотя мы были лучшими.

— А, может, все-таки стоит попробовать?

— Нет, танцев не будет!

Господин староста чешет левую лопатку в знак того, что аудиенция окончена, и спустя мгновение его щуплая фигура скрывается вслед за удаляющимся грузовиком, груженным копрой.

На обратном пути перевожу Полу свою беседу со старостой.

— Плохой тавана, — вставляет маленький китаец, едва поспевая за нами.

— ?!

— Мой папа говорит, что месье Гюи развращает деревенских детей.

— Как это?

— Он дает нам папиросы и вино…

Из этого следует, что личная жизнь таваны (которая в действительности являет собой общественную, так как на островах ничего не скрыть от людей) отличается полным пренебрежением к условностям.

Затем мы наносим визиты двум другим представителям власти — пастору и директору школы, господину Мишелю.

На званый обед четы Мишель собираются сливки здешнего общества. Пришел заместитель директора школы, два духовника — швейцарец-миссионер, пребывающий здесь проездом, и местный пастор, с которым мы уже знакомы.

После обеда, обильно запитого вином (был подан настоящий схаб!)[35], в доме французов воцаряется атмосфера сердечности. Жена директора школы включает проигрыватель, и звуки мазурок Шопена наполняют помещение. Когда вдобавок хозяйка сообщает, что они дали своему сыну имя Фредерик, я принимаю это как реверанс в мою сторону. Мне вспомнилась поездка на Новую Гвинею, дом одного французского учителя, который тоже был влюблен в Шопена.

Хозяин дома показывает нам свою коллекцию резьбы до дереву. Он купил изделия у одного жителя Раиатеа, в горах. Где его теперь отыщешь? Да, кажется, он больше не занимается резьбой. Резчики по дереву есть еще на Бора-Бора и на Маркизах. Именно жители Маркизских островов создали свой особый стиль резьбы и достигли в этой области значительно большего мастерства, чем где-либо в Полинезии. С ними могут сравниться только мастера Новой Зеландии и острова Пасхи.

— Вы не читали последний номер «Депеш»? — спрашивает Мишель. — Там сообщают, что один американец нелегально вывез очень старую скульптуру бога Тики. Губернатор уже начал расследование.

Часть общества возвращается к прерванным занятиям, а наша беседа переходит к довольно щекотливой теме. Пол, радуясь, что со швейцарцем можно досыта наговориться на языке сынов туманного Альбиона, после нескольких рюмок приходит в воинственное настроение и обрушивается на миссионеров прежних времен, которые бросались с топорами на скульптуры, начисто сносили святилища, а аборигенов заставляли закрывать тело по шею.