Здравствуй жизнь!

Братья и сестры совсем тихо попискивали и изредка вяло поворачивали свои мордочки с еще нераскрывшимися глазами, как будто хотели рассмотреть в темноте новую маму. Но новая мама не появлялась, а старая уже не двигалась, не грела и совсем не давала молока. Постепенно голод сковывал наши движения, самые младшие уже просто лежали не шевелясь. Один из братьев отполз чуть поодаль от мамы и застыл без движения, как будто спрашивая у себя, а что делать дальше?

Что делать? Этот вопрос мучил и меня. А осознание того, что я самый старший и сильный, привело к выводу, что наша жизнь теперь зависит только от меня, и от того единственно правильного решения, которое я приму. Но что я могу!? Трёх дней от роду, различающий только блики света и еле ползающий! Эх, если бы я мог хотя бы громко пищать! Голодный дурман заставлял судорожно искать выход из сложившейся ситуации. И я должен его обязательно найти! Я знаю и верю в это. Ведь я самый старший, а значит я в ответе за моих братьев и сестёр! По-другому и быть не может!

Решение пришло в момент очередного пробуждения от всепоглощающего голодного и беспощадного забвения. Конечно, наше спасение в тех добрых людях, живущих в доме. Я уверен, что когда они узнают о нашей беде, то помогут! Обязательно помогут! А иначе и не может быть! Я должен их позвать! Когда они увидят меня, то все сразу поймут и спасут нас!

В полумраке маленького чердака светится маленькое, яркое отверстие воздуховода. Оттуда, из темноты, все чётче и чётче вырисовывается маленькое розовое тельце только что родившегося существа, которое отважно, превозмогая голод и слабость, ползёт к свету. Ему нужно доползти, доползти во что бы то ни стало. Ведь там спасение! Неистовые усилия маленького существа были вознаграждены, его слабое тельце доползло до луча солнца и приободрённое успехом двинулось дальше к спасению.

Вот он, яркий и теплый свет спасения! Я это сделал! Мы спасены! Держитесь братья, ещё немного и нас спасут! Ведь иначе не может быть…

* * *

— Дорогой! Не иначе у нас в пристройке кто-то сдох! Иди, понюхай какой отвратительный запах появился! — сказала старуха своему старику брезгливо прикрывая рукой нос.

Тот медленно и нехотя, шаркающей походкой, поплелся в пристройку. Хоть старушка его и любила, но штаны в доме носила именно она, а поэтому лучше ей было не перечить и стараться выполнять все ее прихоти беспрекословно.

Так и есть, в домике, несмотря на постоянный доступ свежего воздуха стоял легкий смердящий запах. В недолгих поисках, старик понял, что источник его находится под крышей. И не иначе как придется туда лезть.

Приставив лестницу к пристройке старик, кряхтя, вскарабкался на крышу, и вытащив гвозди из листа шифера, он отодвинул его в сторону.

Взору его предстало грустное и печальное зрелище. У дальнего пристенка лежала мертвая самка опоссума, а вокруг нее застыло пять беспомощных крохотных телец. Старик обратил внимание, что отважная мать, понимая, что умирает, перед последним вздохом, перевернулась на спину и таким образом гарантировала своим детям еще немного молока, даже после смерти. Несмотря на это, её выводок ещё долго пытался выдоить из своей матери капельки молока, да так настойчиво, что шерсть вокруг её соска была полностью стёрта. Может быть мать им и помогла, но ненадолго.

Грустно вздохнув, старик угрюмо собрал мертвые тела в мешок и тихо спустился по лестнице на землю. Здесь его взгляд упал на отмостку, где внизу лежало еще одно бездыханное тельце.

— Эк, ты неудачно начал свою жизнь, малец! — пробормотал себе под нос старик. И при этом подумал, надо же как далеко прополз. Видать сильный был! Да и жить, наверное, хотелось!

Старик молча поплелся с мешком за плечами к мусорному баку, а из чащи густого кустарника за ним грустно следили два глаза одинокого опоссума покрытого шрамами. И если бы старик в этот момент обернулся, то увидел бы в них слезы, хотя может быть ему так показалось? Ведь опоссумы не плачут.