Кроткая Жил (писательница Сибилла-Габриэль-Мария-Антуанетта де Рикетти де Мирабо, графиня де Мартель де Жанвиль, известная под этим псевдонимом), опубликовавшая несколько лет назад премилую вещицу «Замужество Тряпичной Души», тоже включается в травлю: «Герр Золя, герр Рейнах и золяфилы»; у «еврейского гаденыша» Жозефа Рейнаха — «гнусная морда талмудиста»; фон Рейнах, или иначе «Свиное Ухо». Что же касается Золя, то в промежутках между его двумя призывами ему советуют осознать свои заблуждения, обзывают его «очаровательной кучей дерьма, генуэзцем, Золя-тряпичником, великим ассенизатором, гнусным подонком, сутенером девки Нана, Золя-Разгромом, франфилером, папашей-мокрицей» и предсказывают, что он кончит жизнь (если только не раскается — еще есть время!) «в состоянии копрофагии». Чудовищная угроза: «Готовьте виселицы для Израиля!»
Накануне процесса, о котором мечтал Золя, Дрюмон выпускает воззвание:
«Ходят слухи, что для воздействия на судей готовятся манифестации в защиту сторонников предателя, которые будут происходить на улицах и даже в помещении суда. Манифестации эти организуются на еврейские деньги, награбленные за двадцать лет безнаказанного обирательства французов… А сегодня эти же агенты, эти же закоренелые преступники измышляют всяческие махинации, чтобы нарушить общественное спокойствие и повлиять на совесть судей. Жители Парижа, честные патриоты не потерпят подобных провокаций. Они сами выполнят функции полиции».
Вот в такой обстановке судейский чиновник произнесет бесстрастное «Суд идет!», открывая этим первый акт судебной драмы.
В ту пору Шарль Пеги нанес визит Золя.
«Я никогда не видел его прежде. Это было смутное время, и мне хотелось самому познакомиться с человеком, взвалившим на свои плечи такую ответственность, и получить собственное впечатление от встречи с Золя. Я увидел не буржуа, а хмурого крестьянина, постаревшего, поседевшего, с утомленным лицом, погруженного в свои мысли „литературного пахаря“, крепкого, плотного, с сильными, покатыми плечами, похожими на романские своды. Небольшого роста, не толстый — настоящий крестьянин из центральных районов Франции. Казалось, этот крестьянин просто вышел на порог своего дома, заслышав шум колес проезжающего мимо экипажа. Приземистый. Усталый. Он обнаружил… удивительную свежесть восприятия и удивлялся тому, что люди поступают некрасиво, гадко, непорядочно… Он признался мне, что его огорчают социалисты, бросившие на произвол судьбы немногочисленных защитников справедливости. Он подразумевал большинство депутатов, журналистов, главарей социалистов. Кроме них, он никого не знал. Я отвечал ему, что те, кто его покинул, ни в коей мере не являются представителями — социализма. „Я получил много писем от парижских рабочих, — сказал он. — Одно письмо просто запало мне в душу. Рабочие — славные люди. Что заставляет их пить и доводит до такого состояния?“»
Этот портрет бесценен.