Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин

Я усмехнулся и прошел в дом, где в широкой, отделанной дорогим деревом гостиной уже накрывали на стол. Через два часа за окном гостиной послышалось мяуканье. Я выглянул со второго этажа. Так и есть: котик сидел на земле под окном и жалобно попискивал. Проголодался. Я выудил из подливки кусок мяса и подошел к окну.

— Что, киса, есть хочешь? — спросил я, наклоняясь вниз. — Ну, достань!

Котик медлил. Он сидел на земле, и из голубеньких его глаз катились слезы. К хвосту прилип прошлогодний листок.

— Ну, достань! — повторил я. — Достанешь — расколдую!

Котик вспрыгнул на водосточный желоб и полез наверх. Все мои ребята собрались у окон, гогоча и обсуждая, заберется Астафьев на второй этаж или нет. По правде говоря, для обыкновенного кота взлететь наверх было бы парой пустяков, но ведь котик был не обыкновенный кот, а ученый банкир, и привык ездить на второй этаж на лифте, а не взбираться туда по водосточному желобу.

— Давай! Давай! — орали ребята. Котик взобрался до половины этажа, упал и жалобно замяукал. Все захохотали.

— Не сдавайся, Астафьев, — весело закричал я, — залезешь — прощу! Или ты только в чужой карман горазд залезать?

Котик попробовал снова. На этот раз он почти долез до перил. Сережка просунул руку, чтобы ему помочь, и котик доверчиво за эту руку уцепился, но тут Сережка расхохотался и сбросил кота на землю.

— Ах ты сволочь! — заорал он. — Я ему помогаю, а он царапается!

Ребята прямо-таки надрывали животики. Мне все это было не очень-то по душе, и я решил расколдовать этого плачущего дурака, прежде чем он сломает себе лапку. Обрезок ногтя Астафьева лежал у меня в сейфе, и я пошел на третий этаж его достать.

На лестнице мне попался Асмодей. Он был, как всегда теперь, в облике девки.

— Шариф, а как насчет договора?

— Какого договора?

— Ну, мы полгода назад подписывали договор о намерениях?

— Я тебе говорил: отхлынь! На хрен мне твой договор? Чего такого не умею я, что бы умел ты?

Асмодей закусил губку — и в этот момент на террасе раздался общий крик.

Я бросился назад.

Две недели назад я купил двух псов — выдрессированных пограничниками овчарок. Зверушки сидели на цепи, и никто, кроме Сережки и меня, не мог с ними общаться.

Кошка, вот уже два часа мяукавшая на участке, достала пса, он сорвался с цепи и крутился прямо под балконом. Астафьев-котик висел на резном столбе в метре под верандой и отчаянно пищал. «Да его же сожрут с потрохами», — мелькнуло у меня в голове.

Мне надо было попросту, в тот же миг, расколдовать этого дурака, но я растерялся и бросился к краю веранды.

— Держись, идиот! — закричал я, перевешиваясь вниз и хватая кота за шкирку.

Но в этот миг лапки Астафьева соскользнули со столба, и он свалился вниз — навстречу рванувшейся к нему оскаленной пасти. Раздался отчаянный мяв и хруст позвонков, а потом пес замотал головой и, распластавшись передними лапами о землю, стал жадно пить кровь из перекушенного кошачьего горла.

Я выхватил волыну и выстрелил — раз и другой. Пули вышибли мозги из пса. Я сбежал вниз. Пес лежал, вытянув морду, и в его стекленеющих глазах был написан удивленный вопрос: «Вы же сами меня так воспитали, за что же в меня стрелять?». Рядом с псом лежал перепачканный в крови белый котик. Потом очертания котика начали расплываться, и вскоре передо мной лежал труп банкира Астафьева, с обломанными ногтями и рваной раной на шее.

Несколько ребят спустились вниз, и Сережка пнул труп ногой.

— Зря собаку убил, — сказал Сережка, — хороший был пес.

Мертвые глаза Астафьева были широко открыты, и в них отражались черные, подсвеченные прожекторами облака.

Я встал с колен и брезгливо отряхнул брюки.

— Займись этой падалью, — приказал я Сережке, — да смотри, чтоб никто его не нашел.

Через пять минут я поднялся в свой кабинет.

Что и говорить, на душе у меня было погано. Нет, против мокрых дел я ничего не имею. Тот не мужик, кто хоть раз в жизни кого-то не замочил. Заработал — получи маслину в лоб. Но Астафьев, по моим подсчетам, этого дела еще не заслужил. Даже несмотря на свои амуры с ментовкой. Фирма по обналичке, конечно, принадлежала ему. Но кидать-то моих подопечных он не собирался — налоговая полиция арестовала счет взаправду. И вообще решать его судьбу должен был я, а не какой-то поганый пес.

В кабинете выпивали Асмодей и парочка местных шишиг. При моем виде шишиги сгинули.

— Ты чего грустишь, Асмодей, — осведомился я, бросаясь в кресло. Красивый у меня бес. Черты лица настолько правильные, что хоть убей не разберешь: мужик или баба. А грудка большая, что твой футбольный мячик.

— Шариф, а Шариф, — робко осведомляется Ас-модей, — а может, подпишешь? Мне ведь голову открутят без этого договора.

Я протягиваю руку, и с гобелена, изображающего сбор плодов в саду, мне в ладонь срывается яблоко. Асмодей, видимо, обижается. Он понимает, что стоимость попорченного гобелена несравнима со стоимостью одного яблока. Я с хрустом надкусываю фрукт.

— Тебе открутят, а мне нет, — заявляю я. — И вообще, чего ты бздишь? Считай, что ты на практике. Ты у себя в аду за сто лет тому бы не научился, что тебе вчера Сережка показал.