Здравствуйте, мистер Бог, это Анна

Не было ни малейшего смысла говорить, что я не знаю. Поэтому я ответил: «Да».

— И грязь, и звезды, и людей, и животных, и деревья, и все на свете, и многоножков?

Многоножками она называла тех мелких созданий, которых мы с ней наблюдали под микроскопом.

— Да, — сказал я, — он сделал все.

Она кивнула в знак согласия.

— Мистер Бог правда любит нас?

— А то, — сказал я. — Мистер Бог любит все.

— А почему тогда он делает так, чтобы им было больно и они умирали?

Ее голос звучал так, словно она только что выдала сокровенную тайну; но ничего не попишешь, вопрос уже родился у нее внутри, и его нужно было облечь в слова.

— Я не знаю, — сказал я. — Мы очень многого не знаем про мистера Бога.

— Тогда, раз мы многого не знаем про мистера Бога, — продолжала она, — как мы можем быть уверены, что он нас любит?

Я не знал, что сказать ей на это, но, к счастью, ответа она не ждала.

— А вот многоножки: я могу любить их, пока меня хватит, но они же об этом не узнают, правда? Я в миллион раз больше их, а мистер Бог в миллион раз больше меня, так как же я могу знать, что делает мистер Бог?

Она помолчала. Уже потом я подумал, что в этот миг она тихо попрощалась с младенчеством. Потом она продолжала:

— Финн, мистер Бог нас не любит.

Она поколебалась немного.

— Знаешь, он правда нас не любит, любить умеют только люди. Я люблю Босси, но Босси меня не любит. Я люблю многоножков, но они не любят меня. Я люблю тебя. Финн, и ты любишь меня, ведь правда?

Я крепко обнял ее.

— Ты любишь меня, потому что ты тоже люди. Я по-настоящему люблю мистера Бога, но он меня не любит.

Это звучало словно похоронный звон.

«Черт его дери, — подумал я, — ну почему такое должно случаться с людьми? Она же теперь потеряла все». Но я ошибался. Она уже твердо встала обеими ногами на следующую ступеньку.

— Нет, — сказала она, — он не любит меня так, как ты. Это по-другому, в миллион раз больше.

Я, должно быть, пошевелился или произвел какой-то странный звук, потому что она выпрямилась, села на пятки и захихикала. Потом она подалась ко мне и тут же исцелила тот краткий и острый приступ боли, причиной которого стали ее слова, с мягкой уверенностью хирурга удалив бесполезный нарыв ревности.

— Финн, — сказала она, — ты можешь любить лучше, чем все прочие люди на Земле, и я тоже могу, правда? Но мистер Бог — он другой. Понимаешь, Финн, люди могут только любить снаружи и целовать тоже снаружи, а мистер Бог умеет любить тебя внутри и целовать внутри, так что это совсем другое. Мистер Бог не такой, как мы; мы немножко похожи на мистера Бога, но не слишком сильно.

Я это понял так, что мы были похожи на бога благодаря некоторым чертам сходства, но бог не был похож на нас из-за того, что мы разные. Внутренний огонь очистил и отточил ее идеи; подобно алхимику, она превратила свинец в золото, отбросив все определения, какие только мог дать богу человек, — Доброта, Милосердие, Любовь, Справедливость, ибо это были лишь попытки описать неописуемое.

— Понимаешь, Финн, мистер Бог не такой, как мы, потому что он может заканчивать разные вещи, а мы не можем. Я не могу закончить любить тебя, потому что я умру на миллион лет раньше, чем смогу закончить, а вот мистер Бог может закончить любить тебя, и потому это не точно такая же любовь. Да? Даже у мистера Иефера любовь не такая, как у мистера Бога, потому что он пришел сюда, только чтобы мы помнили.

Мне уже и этого хватило, все хотелось как следует обдумать, но пропустить следующий залп тяжелой артиллерии мне не дали.

— Финн, почему люди устраивают драки, и войны, и все такое?

Я постарался объяснить по мере своих слабых способностей.

— Финн, как это называется, когда видишь все по-другому?

Минуту-другую я скрипел мозгами, а потом выдал точное словосочетание, которое она хотела услышать, — «точка зрения».

— Финн, вот в этом и разница. Понимаешь, у всех есть точки зрения, а у мистера Бога нет. У мистера Бога есть только точки для зрения.

К этому моменту моим единственным желанием было встать и пойти погулять — надолго. Что это дитя вытворяет? Что она со мной сделала? Бог может заканчивать всякие вещи, а я не могу. Согласен, но вот что это значит? Мне уже начинало казаться, что она очистила саму идею бога от измерений пространства и времени, как орех от шелухи, и рассматривала ее ни много ни мало в свете вечности.