В деле религии большая часть людей пребывает еще в первобытном варварстве. Новейшие религии – это те же древние безумства, омоложенные либо представленные в несколько более новых формах. Если древние дикари боготворили горы, реки, змей, деревья и фетиши всякого вида, если мудрые египтяне поклонялись крокодилам, крысам, луку, то разве мы не видим народы, считающие себя более мудрыми, чем египтяне, поклоняющимися хлебу, в который, как они воображают себе, чародейство священников заставило перейти божество? Разве этот бог-хлеб не является фетишом большинства христианских наций, столь же мало рассудительных в этом отношении, как и самые дикие народы?
§ 121
Жестокость, тупость, неразумие дикого человека во все времена обнаруживались в религиозных обрядах, которые так часто бывали жестокими либо сумасбродными. Дух варварства всегда лежал на них и лежит до сих пор; он прорывается и в религиях, которые исповедуют самые культурные нации. Разве мы не видим еще до сих пор, что божеству приносят человеческие жертвы? Желая утихомирить гнев бога, которого предполагают всегда жестоким, ревнивым и мстительным, как дикаря, разве не заставляет закон крови гибнуть от утонченных казней тех, чей образ мыслей кажется неугодным богу? Возможно, что современные нации, подстрекаемые своими священниками, превзошли в свирепом безумии самые варварские народы; мы по крайней мере не видим, чтобы какому-нибудь дикарю пришло на ум пытать за высказываемые мнения, рыться в мыслях, тревожить людей за невидимые движения, происходящие в мозгах последних.
Когда смотришь, как культурные и многому научившиеся народы – англичане, французы, немцы и так далее, – несмотря на все свое просвещение, продолжают становиться на колени перед варварским богом иудеев, народа наиболее тупого, легковерного, дикого и антиобщественного из существовавших когда-либо на земле; когда смотришь, как эти просвещенные народы делятся на секты, терзают друг друга, ненавидят и презирают друг друга за мнения, одинаково смешные, которые они высказывают об образе действий и намерениях этого нерассудительного бога; когда смотришь, как одаренные люди занимаются глупостями, размышляя о желаниях этого бога, капризного и сумасбродного, – то появляется искушение воскликнуть: О, люди! вы еще дикари! О, люди! вы – дети во всем, что касается вопросов религии.
§ 122
Всякий, у кого сформировались верные представления о невежестве, легковерии и глупости простонародья, будет относиться всегда к мнениям с тем большей подозрительностью, чем большее распространение они получили. Люди большей частью ничего не проверяют; они слепо следуют обычаю и авторитету. Свои религиозные мнения они имеют меньше всего мужества и способностей проверять; так как они в религии ничего не понимают, то вынуждены молчать, либо чувствуют себя не в состоянии рассуждать о ней. Спросите любого простолюдина – верит ли он в бога? Он будет очень удивлен, что вы можете сомневаться в этом. Спросите его затем, что он понимает под словом – бог; вы повергнете его в величайшее смущение; вы тотчас же заметите, что он неспособен связать никакого реального представления с этим словом, повторяемым им беспрестанно. Он ответит вам, что бог – это бог, и вы увидите, что он не знает ни того, что он думает о боге, ни оснований, почему он верит в бога.
Все народы говорят о боге. Но согласны ли они между собой по вопросу о сущности этого бога? Нет. Но ведь оспаривание мнения ни в коем случае не доказывает очевидности его, а наоборот, является знаком неуверенности и темноты. А разве один и тот же человек всегда согласен сам с собой в тех понятиях, которые он составил себе о своем боге? Нет. Это представление меняется с теми изменениями, которые испытывает его организм – вот другое доказательство сомнительности этого мнения. Люди всегда согласны с другими и с самими собой относительно доказанных истин. В каком бы положении люди ни находились, все люди, кроме неразумных существ, знают, что дважды два – четыре, что солнце светит, что целое больше части, что справедливость – благо, что для того, чтобы заслужить благосклонность людей, нужно совершать благодеяния; что несправедливость и жестокость несовместимы с добром. Но так же ли они согласны между собой, когда говорят о боге? Все, что думают либо говорят о нем, тотчас же опрокидывается вверх дном действиями, которые они ему приписывают.
Скажите нескольким художникам, чтобы они нарисовали призрак; каждый из них, создав себе об этом призраке отличное от других представление, нарисует его по-разному; вы не найдете никакого сходства между чертами, который каждый из них даст портрету, потому что оригинал никогда не существовал. Разве все богословы мира, рисуя бога, рисуют нам не призрак, в вопросе о чертах коего они никогда не согласны между собой, которого каждый переносит на полотно по-своему и который существует лишь в его собственном мозгу? Нет двух человек на земле, которые имели бы либо могли бы иметь одинаковые представления об их боге.
§ 123