Главой сикариев на тот момент был юноша-иудей по имени Менахем, внук того самого Иуды Галилеянина, неудавшегося мессии. Менахем разделял ненависть своего деда к жреческой аристократии в целом и к елейным первосвященникам в частности. Для сикариев Ионафан, сын Анны, был самозванцем: вором и мошенником, нажившимся на страданиях людей. Он не меньше, чем император-язычник, был виноват в том, что иудеи пребывали в рабском состоянии. Его присутствие на Храмовой горе унижало весь народ. Само его существование было мерзостью для Господа. Он должен был умереть.
В 56 г. н. э. сикарии под руководством Менахема наконец смогли сделать то, о чем Иуда Галилеянин мог только мечтать. Во время празднования Пасхи наемный убийца из их числа пробился через толпу паломников, наводнивших Храмовую гору, к самому первосвященнику, вытащил кинжал и перерезал ему горло. Затем ассасин растворился в толпе.
Убийство первосвященника повергло Иерусалим в панику. Как мог вождь иудейского народа, представитель Господа на земле, быть убитым при свете дня, посреди Храмового двора и совершенно безнаказанно? Многие отказывались верить в то, что преступник был иудеем. Ходили слухи, что убийство было совершено по личному приказу римского наместника Феликса. Кто еще мог быть настолько нечестивым, чтобы осмелиться пролить кровь первосвященника на земле, принадлежавшей Храму?
Но это было только начало террора. С лозунгом «Нет господина кроме Бога!» они нападали на власть имущих иудеев, грабили их владения, похищали родственников и поджигали дома. Такими действиями они вселяли страх в сердца иудеев, ибо, как пишет Флавий, «паника, воцарившаяся в городе, была еще ужаснее, чем самые несчастные случаи, ибо всякий, как в сражении, ожидал своей смерти с каждой минутой».
После убийства Ионафана страсти в Иерусалиме достигли своего пика. Среди иудеев распространилось чувство, что происходит что-то чрезвычайно важное и страшное, оно родилось из отчаяния, подогретого людьми, которые жаждали свободы от иноземного владычества. Религиозное рвение, питавшее революционный пыл разбойников, пророков и посланников, сейчас распространялось по всему обществу, как вирус распространяется по клеткам человеческого тела. Сельская местность больше не вмещала в себя эти настроения, они ощущались в больших и малых городах, даже в самом Иерусалиме. Теперь о царях и пророках прошлого, освободивших Израиль от врагов, шептались не только простолюдины и изгои. Все больше богатых и знатных людей испытывали стремление очистить Святую Землю от римлян. Знаки были повсюду. Слова Писания должны были исполниться. Конец света был близок.
В Иерусалиме внезапно появился святой человек по имени Иисус, сын Анании, который пророчествовал о разрушении города и грядущем приходе мессии. Еще один человек, загадочный чародей по прозвищу «Египтянин», провозгласил себя «Царем Иудейским» и собрал тысячи своих сторонников на Масличной горе, где поклялся, что, подобно Иисусу в Иерихоне, он заставит стены Иерусалима обрушиться по его приказу. Римляне ответили резней, хотя, насколько мы знаем, Египтянин сумел скрыться.
Неуклюжая реакция Феликса на эти события в итоге привела к его отставке и прибытию нового наместника, Порция Феста. Но в том, что касалось мятежного населения, Фест оказался ничуть не лучше: он не добился успеха ни в сельской местности, где число пророков и мессий, проповедовавших освобождение от Рима, вышло за все разумные пределы, ни в Иерусалиме, где сикарии, ободренные успешным покушением на первосвященника Ионафана, теперь убивали и грабили, как им вздумается. Бремя должности сокрушило Феста, и он умер вскоре после назначения. Его преемником стал Лукцей Альбин, печально известный мошенник, неспособный к управлению страной. Он провел в Иерусалиме два года, обогащаясь за счет населения. После Альбина появился Гессий Флор, чье короткое и беспокойное правление запомнилось, во-первых, тем, что при нем годы наместничества Альбина стали казаться сравнительно мирными, а во-вторых тем, что он оказался последним римским наместником, которого знал Иерусалим.