Zealot. Иисус: биография фанатика

Особое значение этим трем тесно связанным между собой сценам придает тот факт, что до сего момента в истории своего служения (особенно в том варианте, который представлен в самом раннем евангелии, от Марка) Иисус ничего не говорил о себе как о мессии. На самом деле, он неоднократно пытался скрыть сам факт наличия или отсутствия у него мессианских устремлений. Он приказывает замолчать демонам, которые узнают его (Мк. 1. 23–25, 34, 3. 11–12). Он берет с тех, кого излечил, обещание хранить тайну (Мк. 1. 43–45, 5. 40–43, 7. 32–36, 8. 22–26). Он прячется за туманными притчами и изо всех сил старается скрыть свое предназначение от толп, которые собираются вокруг него (Мк. 7. 24). Снова и снова Иисус отказывается, избегает, уходит от ответа, а порой прямо отвергает титул мессии, которым награждают его люди.

Существует специальный термин для обозначения этого странного явления, который уходит своими корнями в Евангелие от Марка, но прослеживается во всех евангелиях. Это «мессианская тайна».

Некоторые считают, что эта тайна — собственное изобретение евангелиста, что она представляет собой либо литературный прием, позволяющий постепенно открывать перед читателем истинную сущность Иисуса, либо хитрый ход, направленный на то, чтобы подчеркнуть, насколько удивительным и неотразимым было впечатление от мессии: несмотря на все попытки, скрыть от людей его сущность было невозможно. «Но сколько Он ни запрещал им [говорить о нем кому-либо], они еще более разглашали», — пишет Марк (Мк. 7. 36).

Однако это предполагает наличие у автора Евангелия от Марка определенного уровня литературного мастерства, чему у нас нет никаких подтверждений (текст написан грубым, примитивным языком, который выдает ограниченное образование автора). Идея о том, что «мессианская тайна» могла быть способом постепенного раскрытия сущности Иисуса, опровергается фундаментальным богословским утверждением, с которого начинается евангелие: «Начало Евангелия Иисуса Христа» (Мк. 1. 1). Несмотря на это, даже в тот момент, когда Петр впервые догадывается о статусе Иисуса во время своего драматического исповедания около Кесарии Филипповой, и после того как эта роль была явно и зрелищно подтверждена Богом на горе, Иисус по-прежнему приказывает своим ученикам хранить тайну. Он приказывает им никому не говорить об исповедании Петра (Мк. 8. 30) и запрещает рассказывать об увиденном во время преображения (Мк. 9. 9).

Более вероятно, что «мессианская тайна» восходит к реальной истории Иисуса. В Евангелии от Марка она, возможно, была реконструирована и приукрашена, а затем позаимствована Матфеем и Лукой, которые используют ее весьма бессистемно и с явными оговорками. Предположение об историчности «мессианской тайны» может объяснить, почему редакторы Марка тратили столько усилий на то, чтобы уравновесить созданный им образ мессии, который, как будто, не хочет иметь никакого отношения к статусу помазанника Божьего. Например, если у Марка сюжет с исповеданием Петра заканчивается тем, что Иисус не отвергает, но и не принимает титул мессии, а просто велит ученикам «чтобы никому не говорили о Нем», та же самая история у Матфея, записанная на двадцать лет позже, говорит о том, что Иисус подтвердил предположение своего ученика. «Блажен ты, Симон, сын Ионин, — говорит Иисус, — потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф. 16. 17).

У Марка чудесное событие на вершине горы заканчивается без каких-либо пояснений со стороны Иисуса, одним лишь напоминанием, чтобы ученики никому не говорили об увиденном. Но у Матфея история о преображении завершается пространной речью Иисуса, в которой он говорит об Иоанне Крестителе как о вновь пришедшем Илии, недвусмысленно отводя себе самому, как преемнику Иоанна/Илии, роль мессии (Мф. 17. 9–13). И все же, несмотря на все эти апологетические усовершенствования, даже Матфей и Лука заканчивают оба сюжета — и догадку Петра, и преображение — строгими наставлениями Иисуса, «чтобы [ученики] никому не сказывали, что Он есть Иисус Христос» (Мф. 16. 20).

Если предположение об историчности «мессианской тайны» верно, она может стать ключом к пониманию того, что думал о себе сам Иисус, а не что думала о нем ранняя церковь. Отметим, что это нелегкая задача. Чрезвычайно трудно, если не невозможно, полагаться на евангелия в вопросе о самосознании Иисуса. Как уже неоднократно отмечалось, евангелия говорят не о человеке по имени Иисус из Назарета, жившем две тысячи лет тому назад. Они говорят о мессии, которого авторы евангельских текстов представляли себе как божественную сущность, восседающую по правую руку от Господа. Иудеи I века, писавшие об Иисусе, уже решили для себя вопрос о том, кем он был. Они выстраивали богословское обоснование о природе и миссии Иисуса Христа, а не составляли биографию реального человека.