Zealot. Иисус: биография фанатика

Надо сказать, Иисус много говорит от «Сыне Человеческом» и зачастую в противоречивых терминах. Он силен (Мк. 13. 26), но страдает (Мк. 15. 25). Он присутствует на земле сейчас (Мк. 2. 10), но в то же время должен прийти в будущем (Мк. 8. 38). Его отвергнут люди (Мк. 10. 33), но он будет судить их (Мк. 14. 62). Он одновременно правитель (Мк. 8. 38) и слуга (Мк. 10. 45). Но то, что на поверхности кажется набором противоречивых заявлений, по сути своей великолепно согласуется с тем, как Иисус описывал Царство Божье. Действительно, два понятия — Сын Человеческий и Царство Божие — в евангелиях часто связаны между собой, поскольку они представляют одну и ту же идею. Оба описываются в поразительно схожих терминах, а время от времени даже предстают как взаимозаменяемые, как, например, в том случае, когда Матфей заменяет знаменитую строку из Марка (9. 1) — «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» — на «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем» (Мф. 16. 28).

Заменяя один термин другим, Матфей имеет в виду, что царство, принадлежащее Сыну Человеческому, — это то же самое, что и Царство Божье. И поскольку Царство Божье строится на полном изменении существующего порядка вещей, в нем бедные становятся могущественными, а кроткие сильными, кто может быть для него лучшим правителем, чем тот, в ком самом воплотился этот новый порядок? Крестьянский царь. Царь, не имеющий места, чтобы преклонить голову. Царь, который пришел служить, а не чтобы ему служили. Царь, едущий верхом на осле.

Когда Иисус называет себя «Сыном Человеческим», используя описательное выражение Даниила как титул, он прямо заявляет о том, как он представляет самого себя и свою миссию. Он присоединяется к представлениям о мессии, связанным с образом Давида, — представлениям о царе, который будет править на земле от имени Бога, который соберет двенадцать колен Израиля (в данном случае с помощью апостолов, которые «сядут на двенадцати престолах») и возродит Израиль в его былой славе. Он претендует на место Давида, «сидящего одесную силы». Попросту говоря, он называет себя царем. Он заявляет, хотя и в намеренно завуалированных терминах, что его роль состоит не в том, чтобы просто ускорить приход Царства Божьего с помощью чудесных дел, а в том, чтобы править этим царством от имени Господа.

Понимая потенциальную опасность своих царственных амбиций и желая, по возможности, избежать печальной участи тех, кто отваживался претендовать на такой титул, Иисус пытается пресечь все заявления о нем как о мессии, предлагая взамен более двусмысленный и не такой дерзкий термин «Сын Человеческий». Так называемая «мессианская тайна» родилась именно из напряжения, возникавшего между желанием Иисуса проповедовать свой образ «Сына Человеческого» и статусом мессии, которым его наделяли последователи.

Но несмотря на все представления Иисуса о себе, факт остается фактом: он так и не смог установить Царство Божье на земле. Выбор, стоявший перед ранней церковью, был предельно ясен: либо Иисус был еще одним неудавшимся мессией, либо то, чего иудеи того времени ждали от мессии, неверно и должно быть переосмыслено. Для тех, кто присоединился ко второму лагерю, апокалиптические образы Книги Еноха и Третьей книги Ездры, написанные значительно позже смерти Иисуса, вымостили дальнейший путь. Они позволили ранним христианам заменить представления Иисуса о собственной роли царя и мессии на новую модель, возникшую после Иудейского восстания: в ней мессия представлялся предвечным, изначально предопределенным, божественным Сыном Человеческим, «царство» которого было не от мира сего.

Но царство Иисуса — Царство Божье — было очень даже от мира сего. И если идея бедного галилейского простолюдина, возжелавшего для себя корону, может показаться смешной, она не более абсурдна, чем царственные притязания его собратьев-мессий — Иуды Галилеянина, Менахема, Симона бар Гиоры, Симона бар Кохбы и прочих. Как и у них, претензии Иисуса были основаны не на богатстве или влиятельности. Как и они, Иисус не имел ни великой армии, чтобы свергать царства человеческие, ни великого флота, чтобы занять римские моря. Единственное оружие, с помощью которого он намеревался построить Царство Божье, было тем же самым, что и у тех мессий, которые приходили до и после него. Это было то же самое оружие, которое использовали мятежники и разбойники, сумевшие в конце концов выгнать римлян из священного города: ревность о Боге.