Зебра

Последние две недели жизни Зебры стали для Камиллы вторым медовым месяцем. Гаспар наконец отказался от попыток прикасаться к ней и позволил себе быть безукоризненно нежным. Ни на минуту не оставлял он ее без внимания, ибо знал, что не надо рассеиваться, если не хочешь отдать Богу душу невзначай.

Камилле пришлось-таки повоевать и с дипломированными сиделками, и с врачами, которые во что бы то ни стало хотели, чтобы Зебру поместили в их умиральню; и она победила.

Зебра окончательно обосновался в доме Мироболанов. У него болело везде, но он от души смеялся, как будто близость смерти несла ему облечение.

Однажды после полудня, когда Зебра обучал Наташу восхищаться, слушая джаз с пластинок, звучавших со старого проигрывателя, в гостиную вошла Камилла. Зебра без всякого перехода тут же заключил ее в свои скелетоподобные объятия и стал с ней вальсировать на старинный манер. Наташа так никогда и не поняла, почему ее пробрала дрожь, когда родители зарыдали, обнявшись: девочка никогда не видела подобных интимных сцен между кем бы то ни было.

Гаспар, когда позволяли силы, выходил подышать сельским воздухом и насладиться осенней пышностью красок, которые он прямо-таки пожирал глазами. Как-то в сумерки он сидел с Камиллой на скалистом берегу реки, огибавшей их сад. И вдруг схватил руку Камиллы, сжал ее и долго держал в своих руках, полузакрыв глаза.

– Дай мне немножко жизни, – едва слышно попросил он, опасаясь, как бы жизнь не покинула его в ту же минуту.

Вновь обретенная нежность не мешала Зебре играть в старую игру. Например, недавно он изобрел состав лекарственных трав, который, по его утверждению, мог излечивать от холодности жен, не отвечающих на ласки мужа. В состав этот входили отвары полевых цветов. Наташа помогала отцу собирать цветы, а еще помогала воплотить в дереве последний плод неуемного воображения нотариуса; это было механическое приспособление для аплодисментов, и состояло оно из двух деревянных рук на шарнирах. С его помощью можно было аплодировать хорошему комику в театре сколько душе угодно и не бить при этом собственные ладони. Камилла сшила пару плюшевых перчаток на эти деревянные руки на случай гала-концертов. По словам Зебры, устройство годилось и для священников: руки в фиолетовых перчатках складывались как для молитвы…

Тюльпан, лондонский изгнанник, прислал отцу второе письмо, в котором опять-таки сообщал, что отцовская кровь в его жилах не остыла.

Так, например, он ставил Зебру в известность, что наступит день, когда его сын станет первым главой современного Всеевропейского государства, ни больше, ни меньше. Делая такое заявление, Тюльпан исходил из того, что для отца не существует невозможного. И рассуждал примерно так: профессии, на которые лицей ориентировал своих выпускников, ограничивают будущее поле деятельности слишком узкими рамками. При одной мысли о должности старшего бухгалтера у него возникала головная боль. Он желал «сыграть Императора», а так как трон Западноевропейской державы свободен, почему бы ему, Тюльпану, не примерить на свою голову корону Карла Великого. В конце письма он написал: «Папа, я этого добьюсь, потому что чувствую себя твоим сыном».

Это послание произвело на Зебру сильное впечатление; не то чтобы его обрадовала перспектива увидеть, как Тюльпан будет вершить судьбы Европейского континента. Над этим он только посмеивался, тем более что сам он одной ногой был уже на том свете. Зато он испытал неизъяснимое блаженство оттого, что его мальчуган осмелился выйти за пределы разумного. Тюльпан будет не из тех, кто отказывается от своего. В пятнадцать лет у него хватает мудрости принимать свои мечты всерьез и смеяться над тем, что вялые людишки именуют «реальностью». Жизнь его будет соткана из неуемных желаний.

– Вот это сын так сын! – орал Зебра всякому, кто желал его слушать.

Этим воплем Гаспар выражал свое счастье по поводу того, что сын унаследовал его дух. Сам он всю свою жизнь пытался любой ценой сбросить с плеч ярмо раба окружающих вещей. Подтверждением тому служили отказ от вырождения супружеской любви и то, что он не сник пред лицом неизлечимого недуга. Зебра гордился тем, что передал сыну главную черту своего характера. В общем, главное не в том, что Тюльпан как биологическая особь носит в себе его гены. После смерти отца он останется его братом по духу, чуть ли не верным учеником и последователем.

Гаспар позвал Камиллу, Альфонса, Мари-Луизу и тщедушного Грегуара, чтобы все они послушали, что пишет его сын, хотя тот просил сохранить то, о чем он сообщает, в тайне. Зебра не мог удержать в берегах разлившуюся в его душе радость.

Судьба постаралась обставить как подобает его уход из жизни. Предсмертные минуты некоторых людей отмечены печатью волшебства. Таинственным образом вступили в игру главные элементы жизненной загадки, и история его супружеской жизни получила достойное завершение. Зебра заработал право на подобное везение, которое, кстати, было вовсе не случайным.