Зейнсвилл

— В прошлой жизни тебя преследовал этот образ. Мы пришли снять с тебя этот груз. Тебе не нужно бояться. Не ты совершил проступок, а над тобой надругались. Ты — тот мальчик. Образ в тебе — проекция из памяти запуганного ребенка, желание бежать. В той ванной, при свете ритуальных свечей, приемный отец прежней жизни изнасилует тебя. Во тьме и боли ты повзрослеешь, но никогда не позволишь муке и ненависти уничтожить тебя, какими бы страшными ни становились кошмары.

— Я не причинял вреда детям? Я не…

— Нет. Этот страх ты должен отдать нам. Ты слишком долго носил его в себе.

— А как же свет солнца… ослепление, удушье?

— Санитар в приюте, куда тебя отправили. Его импотенция не помешала ему надругаться над тобой фонарем. Когда он взялся за другого мальчика, ты его ударил. Он едва не умер от той раны, а тебя отправили в заведение с более строгим режимом. Мы пришли освободить тебя от воспоминании. Отдашь их нам?

— Да, — сказал Чистотец.

И человечки закружили вокруг него. Он услышал слабое щелканье и треск, точно на шелковице возились шелкопряды.

— Скажите мне… что мне делать? Остаться или пойти с…

— Мы не можем советовать. Наше послание тебе из Прошлого, а не из Будущего.

— Но я же причинял людям боль. Сотни погибли в Лос-Вегасе. Я потерял рассудок!

— Ту боль мы не можем облегчить. Мы забрали ношу, за которой пришли.

— Но как мне обрести прощение? Как освободиться? Мне нужно принять решение.

— Старайся продлить свои сомнения, и из них вырастет уверенность.

— Что это значит?

— Чтобы найти дверь, сперва посмотри на стену. Ищи нас снова, но даже ты не в силах нас найти.

С этими словами китайцы исчезли — словно лунный свет на досках веранды в городке на Диком Западе.

Глава 5 Спиральный каньон

Той ночью Чистотцу снилось, что он свернулся калачиком на топчане рядом с теплой собакой. В темноте он не мог разобрать, какой она породы, но знал, что это хороший друг. Проснувшись, он понял, что совесть его чиста, а решение принято. Шериф и Мэгги завтракали в столовой гостиницы, подавал им хариджан.

— Когда доедим, вернется Юла, — сообщил ему Шериф. — И мы с девочкой сразу отправимся в путь. Будем очень рады, если ты к нам присоединишься, хотя понимаю, это не простой выбор.

— Я с вами, — объявил Чистотец, набрасываясь на яичницу. — Понятия не имею, куда мы двинем или что нас ждет по дороге, но мне нужно уйти.

— Вот как? — раздался голос с порога, и, повернувшись, Чистотец увидел Юлу в белом балахоне. Синие очки исчезли, и зеленые глаза хозяина поблескивали как лизергиновая кислота. — Значит, признаешь поражение человеческой цивилизации? Бросаешь своего старого сломленного папу?

— Я не собираюсь тебя бросать, — сказал Чистотец. — Я не смогу быть верен себе, если останусь — не важно ради чего: чтобы заботиться о тебе или чтобы возглавить твою армию.

— Понимаю, — скрестил руки на груди Юла. — После всего, что я для тебя сделал, ты струсил.

— Я так не считаю. Что бы ты тут ни построил, Небеса или тюрьму, я их отвергаю. И божественную битву тоже. Моя битва — в повседневности. Там меня ждет достаточно врагов — и нежданных союзников. Мне не нужны ни гипноз, ни телекинез. Какой смысл в сверхъестественных способностях, если ты их не понимаешь, или в оружии, если не можешь на него положиться, даже хуже — не обладаешь мудростью, чтобы правильно его использовать? Я постиг диагональное мышление, у меня есть яростивость, и, если повезет, мне их хватит. Возможно, ты с самого начала мне помогал, держал за руку. А возможно, и нет. Возможно, мой настоящий поход только начинается. Так или иначе, я собираюсь уйти с моими друзьями. Ту часть тебя, которая уже во мне, я заберу с собой — и постараюсь чтить. Но мы уходим из Каньона и как-нибудь справимся с последствиями.

— Или погибнете.

— Смерть слишком уж разрекламировали, поверьте мне на слово.