Зельда Марш

Пыль, мусор, резкий ветер, насыщенный сырым туманом воздух, лавины пешеходов, торопящихся укрыться от порывов ветра, звонки, стук копыт, грязь, торопливое движение, серый колорит, — вот каковы были впечатления Зельды, смотревшей на мир из окон дома Фуллера.

Она вставала в десять часов и, накинув старенький, обтрепанный голубой халатик, принималась за свое несложное хозяйство. Она научилась от доктора курить и, едва проснувшись, уже тянулась за папиросой. После почти двухлетнего сожительства их отношения с Бойльстоном утратили всю свою новизну и остроту — по крайней мере, для Зельды. Бойльстон все еще любил ее, надоедал ей нежностями, мучил ее, домогаясь большей любви. Но он никогда и раньше не привлекал ее, а теперь она временами его просто ненавидела. Все его настроения так хорошо были изучены ею. Она только терпела его — не больше. Когда-то вначале она презирала себя за то, что он сумел подкупить ее своей добротой и щедростью. Но, быстро ожесточившись, она теперь соразмеряла свои милости с тем, что он давал ей, мало-помалу привыкнув кокетством добиваться от него еще большей щедрости. Она принимала близко к сердцу свою зависимость от Бойльстона, ее раздражала обстановка, в которой она жила, раздражал Бойльстон. Они ссорились. Зельда никогда не уступала. Она знала, что он первый будет искать примирения и сделает все, чего ока захочет. Но часто ей становилось жаль доктора. Его страх перед приближающейся старостью имел в себе что-то глубоко трогательное. Он делал отчаянные усилия оставаться молодым и, так сказать, идти в ногу с Зельдой, так и сверкавшей молодостью и непосредственной жизнерадостностью.

2

На второй год их сожительства, перед самым Рождеством, Бойльстон тяжело заболел и был на волосок от смерти. Он поранил руку во время операции, и у него сделалось заражение крови. Зельда узнала об этом только день спустя, когда положение его было признано опасным. Он попросил, чтобы за нею послали, но, когда Зельда приехала в больницу, ее не пустили к нему. Ей пришлось провести в ожидании несколько тревожных часов в душной маленькой приемной внизу. Кроме нее, здесь ожидали еще две дамы — полная и худая. Полная была миссис Ходжсон, сестра Бойльстона, худая — мисс Бойльстон, его кузина. Им обеим тоже дали знать о несчастии, и они приехали из Стоктона. Дамы явно не понимали, какое отношение имеет к доктору Зельда. Старшая спросила:

— Вы сиделка при его консультации, мисс?

— Нет, я его друг, — отвечала Зельда несколько заносчиво.

После этого обе дамы приняли чопорный вид и старались как можно меньше обращаться к ней. Во время этого долгого ожидания Зельде впервые ясно представилась вся двусмысленность и непрочность ее положения.

Не в ее характере было смотреть на себя, как на «метрессу» доктора. Дочь Джо Марша, выросшая в соседстве с «Испанским кварталом» Бэкерсфильда, считала, что естественно со стороны доктора опекать и содержать ее, — и в первый раз дело представилось ей в новом свете… А если Бойльстон умрет, что будет с нею?

Эта мысль, как колесо в клетке белки, вертелась безостановочно в ее мозгу все время, пока она в тревожном ожидании сидела в приемной больницы на уголке узенького дивана.

«Что будет с нею?.. Что будет?»

Однако, когда страшные часы прошли, больной пожелал прежде всего увидеть не родственниц, а ее, Зельду. Зельда была поражена страшной переменой, происшедшей в нем за несколько дней болезни.

— Зельдочка, родная, вы довольны, что старый хрыч не умер? — сказал он слабым голосом.

Весь тот день ей пришлось просидеть лицом к лицу с обеими дамами у его кровати.

— Моя невеста, — прошептал больной, представляя ее родственницам. — Мы с нею намерены пожениться, как только я снова буду на ногах.

Возник вопрос, куда переехать Бойльстону из больницы. Он хотел, чтобы Зельда была с ним, между тем дом Фуллера был неподходящим местом для выздоравливающего после тяжелой болезни. Взять же Зельду к себе в отель или куда-нибудь в санаторий, значило возбудить толки, а доктор до смерти боялся сплетен. Его приятель-врач, посвященный в тайну, предложил им свой загородный домик в качестве временного приюта. Это был просто-напросто заброшенный каретный сарай, приспособленный под жилье. Внутри — крохотные спаленки, нечто вроде нар, стул, стол, ржавая печка с протянутой под потолком трубой. Но этот импровизированный «коттедж» стоял на утесе, откуда открывался чудесный вид на Тихий океан.

Зельда пришла в восторг при первом же взгляде на новое жилище. От Сан-Франциско до Кервилла было около мили по железной дороге и вдвое больше — от станции до их коттеджа. Они добрались сюда в тележке, увязавшей в глубоком светлом песке. Зельда была совсем очарована природой этих мест.

— О, останемся здесь совсем, навсегда, доктор! — умоляла она. — Это — дивное место для выздоравливающего! Я буду так усердно ходить за вами! Увидите! А потом я останусь здесь, а вы будете навещать меня.

— Но, дорогая, ведь здесь ни души вокруг. Ты будешь так одинока… и мало ли что может случиться!

— Ничего не случится!

— А как же с продуктами!