Зелье

- Понимаешь, - сказал водитель, усаживаясь рядом с Мокшиным, - такая история: идут двое и видят драку. Там посреди дороги лежит шар, и вот два мужика дерутся. Один кричит, что шар белый, а другой - что черный. Эти двое, которые, значит, идут, остановились. Один из них говорит: "Вообще-то приближенно можно считать, что шар черный, потому что он коричневый". Другой как вскинется: "Ты что, ослеп? Он желтый!" - "Желтый?! Да ты..." Слово за слово, и разодрались тоже. Ну, сам понимаешь, за ними появились еще двое. И еще. Часу не прошло, а там такая драка, жуткое дело. Приплелся еще один старик: "Вы что, ребята, с ума посходили? Какой вам шар? Нету никакого шара". Они и ему дали по ушам. Скоро такая толпа собралась, конца-краю не видно, и все дерутся. И все орут: "Белый! Желтый! Черный! Лиловый! Красный! Голубой!" Ну, дерутся, аж кости трещат. Страшное дело.

- И дальше что?

- Все.

- Бред какой-то.

- А хочешь знать, какой был шар? - наклоняясь к Мокшину, спросил водитель и подмигнул.

- Ну?

- Лапезовый.

- Чего?

- Пусиный, говорю, гутяевый.

- Гутяевый, значит? - громко спросил Мокшин и взял водителя за плечо. Будем, значит, ребята, врать направо и налево?

- Ты на меня собак не вешай, - водитель убрал руку Мокшина и поднялся, - правда - дело святое. Правды и Мамай не съел, слыхал поговорку? Правда это правда. А есть еще... милосердие называется. Красиво? Мило-сердие...

Очень медленно трамвай двинулся с места. Водитель с индифферентным видом смотрел в окно. Снова по обе стороны тянулись и тянулись черные пустые поля. Только их видел Мокшим, а еще - горизонт.

19

Дождя здесь не было. Четкой линией горизонт отделил землю от бледнеющего вечернего неба. Трамвай шел к горизонту.

Горизонт приближался. Когда до него осталось всего каких-нибудь сто метров, вагон резко затормозил и все двери открылись. Мокшин вышел, разминая затекшее тело. Уже начинало темнеть. Трамвай стоял, передние колеса его зарылись в грязь. Пахло полынью, хотя ни единого стебелька нигде не было видно. Ни травинки.

Потоптавшись у вагона, Мокшин неуверенно двинулся вперед, к горизонту.

Из-под обрыва потягивало холодом. В черной глубине, посвечивая, не торопясь проплывали созвездия. Двигался, разворачиваясь, сносимый течением ковш Большой Медведицы. Легкая и плоская, как фанерка, скользнула луна. Мелкая россыпь блестящих звезд рыбачьим косяком промчалась мимо.

Мокшин поднял голову. Небо над ним было по-весеннему высоким и светлым, с неяркими внимательными звездами.

"Небеса", - подумал он и хотел иронически усмехнуться, но усмешки не получилось.

Небо светилось над его головой и впереди. И слева, где слабо мерцали городские огни. И справа, и за спиной. Везде.