Зеленая

Ответом мне послужило ее молчание. Хвост ее уже не стоял вертикально, но слегка подрагивал.

— А ты… — Несмотря на темноту, я почувствовала, как краснею. Наверное, лицо у меня горело, как маяк. — Ты научишь меня тому, что мне надо знать, чтобы самой выбирать свой путь? — Я молча вглядывалась в нее. — Ну, пожалуйста!

Она хмыкнула; кончик хвоста загнулся кверху. Потом она снова протянула руку. Я взяла ее и сжала, как будто просила разрешения притянуть ее к себе.

— Давай-ка поучимся уклоняться от ударов и падать. — Она подвела меня к лошадиному загону, и мы стали учиться падать.

После этого все пошло по-другому. Госпожа Тирей по-прежнему злилась на меня, но вместе с тем как будто чего-то боялась. После кулинарного состязания в наших отношениях наметился надлом. Тогда я словно выиграла очко — и почти выиграла всю партию.

Я не возомнила о себе, но осмелела. Охотнее и чаще спрашивала позволения говорить. Мои вопросы стали острее; я словно бросала наставницам вызов. Я старалась думать на несколько ходов вперед. Пища предназначена для еды, но может быть также оружием, демонстрацией, состязанием, угрозой и вызовом. Собаки — слуги, но вместе с тем, как ни странно, и хозяева; их неглубокий, но острый ум способен воспринимать мир через непрочную призму запахов и стайный инстинкт; если их слушать, они могут рассказать о своих чувствах. Язык одежды, складок и узоров оказался сложным и запутанным, как любой логический дискурс о Великих Меннах или владыках Шафранной Башни.

Я задавала вопросы, провоцировала наставниц и предвидела трудности. Наставницы отвечали на мои вопросы, развивая мой ум. Как ни странно, бить меня стали реже. Я приспособилась к жизни на Гранатовом дворе. Говоря языком госпожи Балнеа, всадник научился обходиться без хлыста.

Танцовщица целый лунный месяц учила меня правильно держать равновесие и падать.

— Это только азы, — сказала она. — Ты должна уметь держаться на ногах и заранее чувствовать удары. — Скоро я научилась уклоняться от ее выпадов, хотя ударам она меня не учила, каждый раз обещая: — В другой раз. Потом. Времени у нас еще много.

Я просила научить меня всему, чтобы потом я чувствовала себя в безопасности на улицах города. Танцовщица охотно учила меня прятаться, убегать и обороняться. О нападении речи не было. Меня никто не должен был бояться.

Наконец, в следующее новолуние, мы снова встретились у гранатового дерева. Сгустился холодный туман — лето заканчивалось. Я соскользнула вниз в своем черном наряде. Танцовщица уже ждала меня под деревом, как всегда. Прежняя наша близость так и не вернулась, однако она по-прежнему относилась ко мне с состраданием. Я жаждала большего, но на первых порах и сострадания было достаточно.

Танцовщица легко положила руку мне на плечи:

— Ты готова?

— Да. — Я широко улыбнулась.

— Нет, — возразила она, тоже улыбаясь, — ты еще не готова. Никто не знает, готов ли он к следующему шагу; все просто шагают вперед, когда приходит время.

— Тогда нам надо двигаться вперед!

— Лезь на стену! Считаю до десяти!

Я побежала, как будто земля горела у меня под ногами.

Позже в ту ночь я достала свой воображаемый шелк и нашила на него еще один колокольчик. Потом долго рассказывала себе сказку на своем родном языке — о девочке, которая плавала в канавах или играла под брюхом буйвола по имени Стойкий. Только он, бесконечно терпеливый буйвол с большими карими глазами, не предал меня — не умер и не отослал прочь. Мне было больно оттого, что не хватало слов на родном языке и давались они мне с трудом. Я понимала, что не виновата. Мой словарный запас на родном языке очень скуден не потому, что я глупа и ленива. Просто Федеро увез меня из родного дома в очень раннем возрасте. И все же мои пробелы в знаниях очень меня удручали.

Огорчившись, я плакала в подушку. Подушка глотала мои слезы, а потом — и обрывки мыслей, которые вертелись в голове.

Через несколько дней я сидела в саду с госпожой Тирей; я сдернула с глаз повязку, чтобы проверить, хороший ли выбрала плод. То, что началось несколько лет назад как жестокая забава, превратилось в интересную игру. Когда я в очередной раз закрыла глаза повязкой, скрипнула створка ворот. Кто-то толкнул ее с той стороны.

Мы обе посмотрели на входящего Федеро.

В тот день он был одет как благородный городской купец. Госпожа Леони недавно начала учить меня распознавать значение шляп, перьев, шарфов и булавок — с их помощью легко определить происхождение и общественное положение владельца. Правда, фасоны одежды и аксессуары подвержены веяниям моды, поэтому все они часто меняются.

Два павлиньих пера, перекрещиваясь, ниспадали слева с фиолетовой фетровой головной повязки — такой же, как и лацканы его пиджака. Под пиджаком я увидела кремовую рубашку, которая застегивалась слева направо, с небольшим воротником, который застегивался на три серебряные застежки. Темные брюки из алтамского твида в елочку сужались книзу; отвороты открывали темно-красные кожаные полусапожки. Через плечо был небрежно переброшен темно-синий, почти черный, шарф.