Зеленая карта

— У меня недавно сюжет убили, — сказала Ольга глухо. — Замечательный был сюжет… студенты кинофака в воскресенье на Андреевском устроили такую, как это сейчас говорят, инсталляцию… Очередные поминки по украинскому кино, но это было, по крайней мере, талантливо! Все, приняли, пошла программа… смотрю — нет моего сюжета! Оказывается, времени не хватило. На то, чтобы во всех видах показать скандал с какой-то девчушкой-попсушкой, времени как раз хватило…

Снова молчание.

— Шубин… — говорила Ольга оттуда, из внешнего мира. — Я понимаю… Если бы ты тогда послушал этого Лукова… Лукового… Он ведь наверняка говорил тебе, что бросать оркестр — глупость. Что… Слушай… Я была молодая, глупая… многого не понимала…

Ольга вдруг замолчала. Взяла свечу, подошла к двери в Женькину комнату; Дима видел, как мягко ступают ее ноги в серых махровых носках.

У нее всегда был маленький размер обуви. Тридцать пять. Золушкина ножка…

Ольга приоткрыла дверь в Женькину комнату. Тихонько закрыла опять. Вернулась:

— Этот Луков… точно говорил тебе, что ребенком должна заниматься мать. Я уверена. Наверное, не он один говорил. А ты не послушал…

Черный шарик маслины соскользнул с Диминой вилки, прыгнул на пол и укатился в темноту. Дима молча полез за ним.

— Оставь, я завтра подберу…

— А вдруг кто-то наступит? — спросил Дима из-под стола. — Будет пятно на ковре…

Судьба ковра не волновала его нисколечко. Ему хотелось малодушно спрятаться от этого разговора. От этого «вечера воспоминаний».

— …Тогда мне казалось, что это правильно, нормально… Я не знаю, как ты теперь все это… на все это… Может быть, ты раскаиваешься… так я хочу тебе сказать, что я понимаю. И… ценю, что ли… Вот если бы я пошла учиться на заочное, да, так все тогда делали… или вообще никуда не поступала, дождалась, пока Жека подрастет… Кстати, он страшно вырос в последнее время, — с переменой темы изменился и ожил тусклый Ольгин голос. — Ты знаешь, у него нога выросла сразу на два размера, всю обувь можно выкинуть, абсолютно всю… Никаких денег не напасешься. Хорошо хоть в «Динамо» им форму дают, бутсы знаешь как смешно называются? «Копачки»… Нет, ты не думай, что я тебя деньгами попрекаю. Деньги, они… Я просто хочу сказать, что прекрасно понимаю, что, в принципе, должна быть тебе благодарна. Я действительно… Да где же свет, черт побери?!

— Цибулько, — сказал Дима из-под стола.

— Что?

— Его фамилия не Луков, а Цибулько. Дай мне Женькин паровоз…

— Что?!

— Паровоз, на тумбочке стоит…

Она все равно не понимала, и ему пришлось выползти из-под стола. Взять с серванта будильник (рука сама помнила, как открывается блок питания). Вытряхнуть две батарейки, вставить в Женькин паровоз.

— Значит, Цибулько… — эхом повторила Ольга. Перевела дыхание: — Дима. Все, что мы делаем — для Жеки, понимаешь? Ты подумай… Жека уже почти взрослый. То, что у вас тут не сложилось… Это понятно, в общем-то. Он взрослый, он многое понимает… выводы какие-то сделал, я тут ни при чем. Тебе надо заново… с ним налаживать. Авторитет, если хочешь, завоевать. Ну не может сын уважать отца, когда отец сам себя… Димка, ты прости, что я такие вещи тебе говорю. Но я ради тебя говорю, чтобы ты с ним смог… найти контакт. Но мне что-то не верится, что ЗДЕСЬ ты смог бы его найти. Здесь ты никто.

— А ТАМ?! — не выдержал Дима.

— А там, Димка, еще неизвестно что будет. С нуля… но нам помогут. Я верю, что мы устроимся. И ты верь в себя, верь, что ты талантливый… Язык поскорее учи… Надо верить в себя, надо работать, нельзя опускать руки, нельзя смиряться… Понимаешь?

Паровоз заурчал, колеса завертелись и над кабиной зажегся крохотный прожектор. Подсвечивая паровозом, как фонарем, Дима снова полез под стол.

— Если бы ты тогда удержался в оркестре… — сказала Ольга. И замолчала.

Если бы да кабы…

Дима знал, что он в любом случае не удержался бы в оркестре. Анатомическое устройство его языка не позволяло ему лизать чужие задницы. В то время как этот простой и для кого-то приятный процесс был единственным настоящим способом удержаться в прославленном, богатом, более того — выездном коллективе.

Так что Ольга зря казнится.

— …Ты бы состоялся как музыкант… Ты же талантливый мужик! Да, можешь не смотреть, ты такой-сякой, но в таланте я тебе не отказывала никогда. И все могло по-другому сложиться… Ты был бы выездной… Ладно, давай так: кто старое помянет… Мы же с тобой друзья, Димка. Друзья детства. Может быть, ТАМ у нас будет какая-то другая жизнь, другие знакомства…

Она запнулась.

— А с Женькой… Думаешь, мне с ним легко? Нелегко, переходный возраст… А если ты думаешь, что это я ему про тебя… клянусь — я ему никогда слова про тебя плохого не сказала!

Наверное, пока Дима возился под столом, ей тоже было легче говорить. Будто по телефону; он давно нашел маслину, но медлил. Сидел под столом, сжимая в ладони черный маленький плод. Слушал сбивчивые Ольгины откровения; услышав последние слова, болезненно поморщился.