Зеленая лампа (сборник)

Пушкин, Пушкин, Пушкин…

Встретив Новый год, мы отправились на Тверской бульвар. Летел легкий прозрачный снег. Он ложился в складки бронзового плаща, в курчавые пушкинские волосы. Блестели заиндевелые ветки деревьев.

Мы читали Пушкину его стихи. Без конца читали. Строфы «Евгения Онегина», «Роняет лес багряный свой убор», «Воспоминания в Царском Селе», «К морю», «Царя Салтана».

В синем небе звезды блещут,

В синем море волны плещут,

Тучка по небу идет,

Бочка по морю плывет…

От гениальной простоты этих строк трудно было дышать. И вдруг в морозной тишине новогодней ночи раздался дрожащий от волнения мальчишеский голос:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, Отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Это прозвучало как клятва. Так в торжественной тишине воины принимают присягу. Счастлив, кто в юности испытал такие мгновения…

А снег всё летел и таял на разгоряченных наших щеках, серебрил наши волосы. Наши сердца были переполнены любовью к Пушкину, к стихам, к Москве, к Отчизне. Мы жаждали подвига, безмолвно клялись свершить его. Сверстники мои, дети двадцатых годов, люди счастливого и трагического поколения! Вы росли равноправными строителями советской власти, вы гордились своими отцами, совершившими невиданную в мире революцию, вы мечтали стать достойными их продолжателями…

Но вот пришел 1937 год. Вы встретили его с чистым и открытым сердцем. Вы не знали, что он несет вам.

Скольких из вас заставляли отрекаться от своих отцов! Вам говорили, что люди, которыми вчера гордилась страна, – враги народа. Это говорил человек, портреты которого вы привыкли видеть в классах, в парках, на улицах. Не верить ему вам казалось кощунством. И все-таки вы не отказывались от своих близких – коммунистов и беспартийных, русских и евреев, армян и грузин, латышей и немцев, от отцов ваших, не щадивших жизней своих в царских тюрьмах и ссылках в грозные дни семнадцатого года.

Я помню открытые комсомольские собрания. Я помню красные ребячьи лица, капельки пота на висках, на пухлых, еще по-детски безусых губах. Не от игр или беготни были красными и потными эти лица. Пришла первая беда в жизни, страшная беда. Надо было выстоять, не сломаться. Надо было понять. Вас исключали из комсомола, отбирали заветные красные книжечки. Но вы продолжали отлично учиться, вести общественную работу. Вы пытались бороться.

В те годы дети были лучше взрослых. Они ничего не боялись, они верили в дружбу, в товарищество, они не подозревали, что такое «приятельские отношения». Мы вставали на рассвете и ехали занимать очереди в тюрьмах, чтобы товарищи наши могли передать родителям пакетики с едой. Мы ночевали у товарищей, если они оставались одни. Квартиры их опечатывали, дети оказывались на улице, и, если не было родственников, которые могли бы их приютить, мы забирали их к себе, чтобы их не отправили в детские приюты. Разве могли мы себе представить, что многие из них по окончании школы сами будут арестованы как «потенциальные мстители» за отцов и матерей?!

Сверстники мои! Вам не было двадцати лет, когда грянула война. Со школьной скамьи уходили вы на фронт, в окопы, и ваши комсомольские билеты окрасились чистой кровью. Почти никто из вас не вернулся с фронта. Вы не дожили до наших дней, когда волна справедливости смыла пятно позора с имени ваших отцов. Но вы твердо знали, что так будет.

Друзья мои, каждый раз, когда я еду по стране и передо мной возникают скромные обелиски с красными звездочками, я знаю – это памятник и моим сверстникам, детям двадцатых годов, людям счастливого и трагического поколения…

19

В начале февраля 1937 года на Пушкинской площади, в кинотеатре «Центральный», была объявлена премьера фильма «Юность поэта». Смуглый мальчик в синем лицейском мундирчике, подперев рукой кудрявую голову, покусывая травинку, задумчиво смотрел с огромного фанерного щита на Страстной монастырь, на людей, торопившихся по площади, на автобусы и троллейбусы, мягко прокатывающиеся мимо.

Сыграть Пушкина, кому могло выпасть такое счастье? Музыка плывет по залу, сноп лучей, посланный из невидимой кабинки, ударяется о белый квадрат полотна. На экране четкие буквы: «В роли Пушкина ученик 25-й Московской образцовой школы Валентин Литовский».

Всё ближе прямоугольник окна. Губы, вывернутые по-негритянски, глаза грустные и лукавые, глаза поэта. Юноша вертит огрызок гусиного пера, сейчас строчки лягут на белый клочок бумаги. Но он поднимается и неожиданно захлопывает окно. Пушкин исчез, но еще целых полтора часа он будет с нами, мы полюбим не только его, но и нескладного Жано Пущина, высокомерного Горчакова, нелепого Кюхлю, озорного Яковлева, нежного Дельвига…

Последние кадры: царскосельский парк, юноши, обнявшись, идут по аллее, покачивающиеся ветви деревьев осеняют их, вступающих в жизнь, и песня, томительная и прекрасная: