Зеленая мартышка

— Представляю, — покивал Лузин. — «Угадай, Откатай и Прошмондовка мелькали в траве».

Глава пятнадцатая «Мы» и «я»

Должно быть, никто на свете не понимает, что такое близнецы, кроме них самих. Существуют досужие статьи на эту тему, но ни одна из них не соответствует действительности, то есть ее полноте, недоказуемости, необъятности. Даже и известные пьесы, Шекспира например, равно как и не менее известные местные пошлые кинокомедии (кстати, почти все сценические и сценарные байки о близнецах почему-то комедийны), в сущности, не несут никакой информации вообще, повествуя о путанице, возникающей из-за того, что Двойнюшечку принимают за Двойняшечку. Комедия положений: Двойняшечке Двойнюшечка испортил погремушечку, Двойнюшечка Двойняшечку как дернет за рубашечку. В кино всё пытается возникнуть милая девушка, не знающая, с кем из братьев она спит, невинная изменница, невольная блудница. И хоть не все близнецы двойняшки, неполное сходство не отменяет одинаковых голосов (с одинаковыми интонациями, речевыми дефектами, даже словарем), одинаковых или подобных снов, конгруэнтных чувств, моментальной связи без мобильника и скайпа, лишнего знания друг о друге, особой оптики восприятия мира, фасеточного внутреннего взора с удвоенным полем зрения, а также особой степени взаимопонимания и взаимопомощи, открывающей особые возможности на зыбком поле Фортуны. Об остальном мы можем только догадываться, потому что о своей бинарной жизни близнецы большей частию молчат, то ли не находя слов, то ли не желая открывать секретов своих. У некоторых народов близнецов считают детьми небесных людей. Не кажется ли двойняшкам, что они смотрятся в зеркало? Кто ответит.

Но, двойняшки ли, близняшки ли, почти у ста процентов дидимов один из двоих — ведущий, другой — ведомый; и никто не занимался статистикой — всегда ли ведущим оказывается тот, кто появился на свет первым.

Автор одного из самых оригинальных эссе о близнецах, петербургский профессор К., предположил, что многое в близнечной жизни определяется особым эмбриональным опытом, отличным от того, коим обладают обычные новорожденные, познавшие внутриутробное одиночество.

Полнота одиночества, известная любому младенцу, близнецам открывается только тогда, когда один из них погибает.

По версии вышеупомянутого профессора К., в большинстве случаев умирает ведущий. По его же определению, в душевном смысле и в чувственном, а иногда и в духовном все близнецы — сиамские.

Придя домой из больницы, где только что скончался его брат, ведомый старик антиквар сел в его любимое кресло-корытце и долго сидел, не зажигая света.

На улице горели фонари. Мелькали фары машин, поэтому хрусталики люстры и жирандолей играли, переливались привычным блеском, напоминавшим братьям детскую елку, наряженную их матушкой-белошвейкой. «Почему мы всегда вспоминаем мамину елку, когда смотрим на радужные огоньки хрусталей?» — спрашивал, бывало, ведущий. Теперь ведомому предстояло научиться говорить «я вспоминаю» вместо «мы вспоминаем». Сидя в темноте, он осознал, что они всегда говорили о себе во множественном числе, они были «мы», и на старости лет переучиваться ему не хотелось, поэтому он заплакал, и никто не видел его слез.

Они всегда все решения принимали вместе, то были одинаковые решения, но к ведущему всё приплывало чуть-чуть раньше.

Он и сейчас чувствовал, что запаздывает.

Стали бить часы, одни за другими, так, как они захотели с братом. Ему пришло на ум — не остановить ли часы, вместо того чтобы завешивать зеркала черным, но он медлил, спрашивая себя, не будет ли это предательством, уступкой одинокому горю. Тут брат издалека сказал ему: «Пусть часы идут». Он обрадовался, лег спать, не раздеваясь, на диванчике брата, уснул без сновидений, проснулся от холода ни свет ни заря, подумал: всё, отдам коллекцию в Русский музей, не хочу, чтобы она была тут моей, пусть там будет нашей. «Хорошо!» — подтвердил ведущий издалека.

Когда он позвонил в музей после похорон брата, он слушал себя со стороны, не дрогнет ли голос, когда придется выговорить «я хочу передать» вместо «мы хотим», но голос не дрогнул, брат откуда-то молча похвалил его.

В тот же день ему отзвонили оба незваных гостя, один утром, другой вечером, два одинаковых разговора, словно и они были какие-то антиблизнецы из некоего антимира. Обоим, само собой, понадобилась табакерка с зеленой мартышкой: уступите ее, вы видите, ваш брат ушел, и вы уйдете, вы старый человек, что же вы так упрямитесь? Он хотел сказать: можно подумать, что вы бессмертны, — но не стал тратить слов, сказал только: «Я передаю наше собрание в музей, всю коллекцию целиком». В музее, услышал он в ответ, найдутся люди посговорчивее вас, все равно табакерка будет моя. Он положил трубку после второго звонка, отключил телефон, подумал, сказал: «Не будет. Мы не согласны. Ни я — тут, ни он — там». Брат опять похвалил его. Он пошел на кухню, бывшую реставрационной мастерской на двоих, взял скальпель.

Не спеша достал он пакетную табакерку с полки из-за застекленной дверцы шкафа.