Зеленая мартышка

А Сергей Владимирович, прослышав, что его теща (которой был он старше) — врач, так к ней и кинулся: «Валентина Григорьевна, а почему у меня болит там-то и там-то? и ощущения бывают, что… — ну, и т. д…» — «Сергей Владимирович, — отвечала ему теща певучим спокойным голосом с непередаваемой интонацией допотопной эпохи, — это всё от молодости».

Была она высокая, стройная, нос с горбинкой, серо-голубые глаза слегка навыкате, одета элегантно (в таких идеально отутюженных блузах могли бы являться на торжественные церемонии английская королева или Маргарет Тэтчер). Вокруг нее всегда воцарялись уют и порядок. Когда ей надо было по какому-нибудь поводу идти в чиновный стан, она на свои вечно модные пиджаки à la Шанель надевала ордена и медали.

После инсульта пролежала она около года без памяти, в какой-то коме наособицу, а потом очнулась, стала вставать к столу, в ванную, общалась с гостями, смотрела телевизор. Она тогда прочла мой только что вышедший «Архипелаг Святого Петра» — и последовало резюме: «Наташенька очень хорошую книжку написала, вот только зачем она в ней слово «нассала» употребила?» Для меня это один из самых дорогих отзывов.

В Комарове Валентина Григорьевна, отправляясь за грибами, всегда собирала листья папоротника — ноги парить: всю жизнь после ранения болели.

В компании докторов, приехавших в гости на дачу к моему отчиму, великому военному нейрохирургу Самотокину, услышав упоминание о Бакулеве, я сказала: была неделю назад у нас одна его любимая ученица, Валентина Григорьевна. Последовала пауза, и тут один из врачей, ее вспомнив, воскликнул:

— Ну, как же, как же! Валечка Литовченко!

Он прямо-таки просиял, улыбаясь, словно солнце осветило его лицо, одно из тысячи солнц, чьи вермееровские лучи пробирались в окна операционных, осиянным облаком окутывали раненых, эшелоны, обстрелянную переправу, пятигорские и подоконные петербургские розы, певучую веселую речь, пряди золотистых волос.

Предвыборная кампания (из рассказа Марии А.)

— …Тетю Олю арестовали, бабушка с малолетней Алей зимой поехали на Урал.

И вот едут они, пейзаж уральский, холод, морозище, молчание, луна, снег искрится; а на замерших пространствах полного безлюдья всюду алые лозунги: «Все на выборы!».

Рубашка и ножка

Пятилетняя племянница моей подруги написала первое в жизни стихотворение под названием «Рубашка и ножка»:

Рубашка с ножкою дружила
и очень, очень мирно жила.
Рубашка длинная была
и с ножкой встретиться могла.
Однажды порвалась рубашка
и стала не нужна, бедняжка.
Хозяйка новую купила,
а ножка очень загрустила.

Время молчать и время говорить

Мальчик до двух лет молчал, и все его, немого, жалели.

Как-то разбрелись взрослые, оставили малыша со старшей сестренкой, та, разогрев обед, стала братца звать к столу, а он заигрался, кубики, машинки, не до обеда. Сестра, зайдя с кухни в комнату, громким грозным голосом промолвила:

— Сейчас же садись за стол!

И получила в ответ:

— Седай самой!

С этого момента он самым обычным образом заговорил, как все дети.

Парные просьбы

Когда я была маленькая, мне давали листы машинописных медицинских статей, чтобы рисовать на обороте. Придя в дедушкин кабинет, я просила:

— Дай кинатасик и багами…

А вот еще одна парная просьба. Моя подруга Света Абрамичева сказала дочке Насте, что купит ей куклу.

— Нет! — отвечала Настя. — Я хочу пастолет и ватомат!

Видел

Когда мой старший сын Саша был маленький, он спросил меня:

— Где я был, когда меня не было?

— Ты был так мал, что тебя заметить было невозможно, — ответила я.

— А где ты была, когда тебя не было?

— Я была такая маленькая, что никто меня не видел.

— Нет! — отвечал он. — Я тебя видел!

Медитация

Один из самых распространенных видов японской (и китайской) медитации — подметание дорожек в саду, сопровождаемое шелестом палой листвы. Практикуется, в частности, монахами дзен-буддистских монастырей.

Всем жителям провинции, деревни, всем дачникам российским подметание сие более чем известно, люди даже имеют к нему некую наклонность, — впрочем, не все.