Зеленая миля

— Хол! — выкрикнула Мелли. Теперь в голосе ее слышался страх. — Пусть они уйдут, кто бы они ни были! Гони этих коммивояжеров! Уже и ночью заявляются! Не нужны нам ни холодильники, ни кастрюли! И французские трусики с вырезом на промежности не нужны! Скажи им, чтобы они катились к гребаной… — Что-то разбилось, должно быть, стакан, и она разрыдалась.

— Только помочь. — Коффи говорил тихо, прямо-таки шептал. На ругательства и рыдания женщины он не обращал ни малейшего внимания. — Только помочь, босс, ничего больше.

— Ты не сможешь, — качнул головой Мурс. — Никто не сможет. — Интонации эти я уже слышал, и мгновение спустя до меня дошло, что точно так же звучал и мой голос, когда я входил в камеру Коффи, где он вылечил меня от урологической инфекции. Словно меня загипнотизировали. «Ты занимайся своими делами и не лезь в мои», — осадил я тогда Делакруа. Потому что моими делами в тот момент занимался Коффи, как сейчас он занимался делами Хола Мурса.

— Мы думаем, что он сможет, — заговорил Зверюга. — И мы не стали бы рисковать работой, не говоря уж о том, что можем сами оказаться за решеткой, лишь для того, чтобы приехать сюда и уехать, не предоставив ему шанса.

Да только три минуты тому назад именно это мне и хотелось сделать. Как, впрочем, и Зверюге.

Джон Коффи взял инициативу на себя. Протиснулся мимо Мурса в холл (тот поднял руку, чтобы остановить его, но она лишь скользнула по бедру Коффи) и через гостиную и кухню прошествовал в спальню, откуда тут же донесся пронзительный голос:

— Не смей сюда входить! Не смей! Я не одета, сиськи торчат наружу, а в мочалке гуляет ветер!

Джон пропустил крики мимо ушей, шел, наклонив голову, чтобы не побить лампы, коричневая лысина тускло блестела, руки болтались по бокам. После короткого замешательства мы последовали за ним, Хол, я и Зверюга впереди, Гарри — в арьергарде. Если я что-то и понимал, так только одно: все в руках Джона, мы же что-либо изменить, на что-то повлиять не можем.

Глава 8

Щенщина, что полулежала в спальне для гостей, привалившись спиной к подушке, поставленной на попа в изголовье, и во все глаза смотрела на гиганта, внезапно возникшего перед ней, ничем не напоминала Мелли Мурс, которую я знал добрых двадцать лет. Сильно отличалась она и от той Мелли Мурс, которую мы с Джейнис навещали незадолго до казни Делакруа. Женщина на кровати выглядела, как психически недоразвитая девочка, которая, выросши, превратилась в ведьму. Некогда гладкая кожа на лице собралась в складки. Правый глаз перекосило, словно Мелинда хотела мигнуть. Правый уголок рта опустился, над синюшной нижней губой желтел зуб. Жидкие волосики облепили череп. В воздухе стоял тяжелый запах человеческих испражнений. Горшок у кровати наполовину заполняла какая-то коричневатая жижа. Мы пришли слишком поздно, в ужасе подумал я. Лишь несколько дней назад мы могли ее узнать. Но опухоль, похоже, слишком быстро увеличивалась в размерах, превратив Мелинду незнамо в кого. Даже Коффи, решил я, ей уже не поможет.

При появлении Коффи на ее лице отразился страх… словно нечто затаившееся у нее внутри узнало врача, который сумеет-таки изгнать его из тела. Поймите меня правильно: я не утверждаю, что в Мелли вселился злой дух, но и не могу полностью отвергнуть эту версию. Что-то в ее глазах, это я заявляю ответственно, что-то выглядело как страх. Думаю, в этом вы можете мне поверить, я слишком часто видел страх в глазах людей, чтобы ошибиться.

Как бы то ни было, страх быстро исчез, уступив место живой заинтересованности. Губы задрожали и изогнулись в некоем подобии улыбки.

— О, какой большой! — говорила она, как маленькая девочка, простудившая горло, потом вытащила руки — мертвенно-бледные, как и лицо, — из-под одеяла и хлопнула в ладоши. — Сними штаны! Я всю жизнь слышала о том, какие у негров длинные концы, но ни одного не видела!

Из груди Мурса, стоявшего за моей спиной, вырвался стон отчаяния.

Джон Коффи не отреагировал на ее слова. Он постоял, как бы наблюдая за Мелли со стороны, потом подошел к кровати, освещенной настольной лампой. Она отбрасывала яркий круг света на белое покрывало. За кроватью, в густой тени, я увидел кушетку, ранее стоявшую в гостиной. Плед, в свое время собственноручно связанный Мелли, наполовину сполз на пол. Там, наверное, спал или дремал Хол, когда мы подкатили к дому.

С приближением Джона выражение ее лица изменилось в третий раз. Внезапно я увидел прежнюю Мелли, чья доброта так много значила для меня все эти годы, а еще больше для Джейнис, особенно после того, как дети улетели из отчего дома и она почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Интерес в глазах Мелли остался, но уже интерес человека разумного, осознающего, что он делает и говорит.

— Кто ты? — спросила она громко и отчетливо. — И почему у тебя на руках и предплечьях так много шрамов? Кто так сильно изуродовал тебя?

— Я уже и не помню, откуда они взялись, мэм, — пробасил Коффи, усаживаясь на кровать.