Зеленая Миля

Я повернулся так быстро, что чуть не упал. Это пришла Элен Коннелли. Она широко раскрыла глаза и выставила руки вперед, чтобы поддержать меня. К счастью для нее, мне удалось удержать равновесие: у Элен ужасная подагра, и я разломил бы ее пополам, как палочку, если бы упал в ее объятия. Романтические чувства не умирают, когда вы попадаете в странную страну, лежащую после восьмидесяти, но можно забыть сюжет «Унесенных ветром».

— Извини, — сказала она. — Я не хотела тебя пугать.

— Все нормально, — отозвался я и слабо улыбнулся. — Лучше просыпаться так, чем от пригоршни холодной воды. Я бы нанял тебя делать это каждое утро.

— Ты смотрел, на месте ли машина, да? Машина Долана.

Обманывать ее не имело смысла, поэтому я кивнул.

— Жаль, что я не знаю точно, он в западном крыле или нет. Мне нужно выйти ненадолго, а я не хочу, чтобы он меня видел.

Она улыбнулась тенью той дерзкой вызывающей улыбки, которая, вероятно, была у нее в юности.

— Вот любопытный, да?

— Да.

— Его нет в западном крыле. Я уже спускалась на завтрак, соня, и могу сказать, где он, я специально узнала. Он в кухне.

Я посмотрел на нее с испугом. Я знал, что Долан любопытен, но чтоб настолько?

— Ты не можешь отложить свою утреннюю прогулку? — спросила Элен.

Я обдумал это.

— Наверное, могу, но…

— Тебе нельзя.

— Да, нельзя.

«А теперь, — подумал я, — она спросит, куда я хожу и что же такое важное я там делаю».

Но она не спросила. А вместо этого снова улыбнулась своей дерзкой улыбкой. Она так странно светилась на ее изможденном, болезненном лице.

— Ты знаешь мистера Хауленда? — спросила она.

— Конечно, — ответил я, хотя видел его не так часто, он жил в западном крыле, которое в Джорджии Пайнз считалось почти другим государством. — Но почему?

— Ты ничего особенного о нем не слышал?

Я покачал головой.

— Мистер Хауленд, — сказала Элен, улыбаясь шире обычного, — один из пяти оставшихся обитателей Джорджии Пайнз, которым разрешено курить. Это потому, что он жил здесь еще до изменения правил.

«Исключение для дедушки», — подумал я. А что еще для него может быть лучше, чем дом престарелых?

Она сунула руку в карман своего полосатого сине-белого платья и по одной достала две вещи: сигарету и коробку спичек.

— Элли, Элли, дочь трубача, — пропела она мелодичным смешным голосом. — Украла свинью и дала стрекача.

— Элен, что это…

— Проводи пожилую девушку вниз, — попросила она, засовывая сигареты и спички обратно в карман и беря меня под локоть своей скрюченной рукой. И мы пошли назад в холл. И пока мы шли, я решил сдаться и вверить себя ей. Она была пожилой и хрупкой, но отнюдь не глупой.

Пока мы спускались, осторожно, словно неся хрустальные древние сосуды (а ведь мы были похожи на них), Элен сказала:

— Подожди внизу. Я пойду в западное крыло, в туалет в коридоре. Знаешь, где это?

— Да, — кивнул я. — Рядом с фонтанчиком. Но зачем?

— Я не курила уже лет пятнадцать, но хочу закурить сегодня утром. Не знаю, сколько затяжек смогу сделать, пока сработает детектор дыма, но это я и хочу узнать.

Я посмотрел на нее с нарастающим восхищением, думая о том, как сильно она напоминает мне мою жену: Джен поступила бы точно так же. Элен снова посмотрела на меня с озорной хитрой улыбочкой. Я положил ладонь на ее прекрасную длинную шею, повернул лицом к себе и слегка поцеловал в губы.

— Я люблю тебя, Элли, — произнес я.

— О, как торжественно, — сказала она, но я видел, что ей приятно.

— А что Чак Хауленд? — спросил я. — У него будут неприятности?

— Нет, потому что он в телевизионной комнате смотрит «Доброе утро, Америка» вместе с парой десятков других людей. А я собираюсь улизнуть, как только сработает пожарная сигнализация.

— Только постарайся не упасть и не ударься, женщина. Я себе никогда не прощу, если…

— Перестань болтать чепуху. — На этот раз она поцеловала меня сама. Любовь двух развалин. Кое для кого из вас это может показаться смешным, для всех остальных — нелепым, но я вам так скажу, мой друг: нелепая любовь лучше, чем вообще никакой.

Я смотрел, как она уходит, двигаясь медленно и неловко (но палку она брала только в дождливые дни, да и то если боль была очень сильной, в этом проявлялась ее гордость), я ждал. Прошло пять минут, потом десять, и, когда я уже решил было, что она струсила или не сработала батарейка детектора дыма в туалете, в западном крыле с резким хрипловатым звоном прозвучала пожарная сигнализация.

Я сразу пошел к кухне, но медленно — торопиться незачем, пока не удостоверюсь, что на моем пути нет Долана. Толпа пожилых людей, большинство из них все еще в своей униформе, вывалила из телевизионной комнаты (здесь ее называли Центром отдыха, как это нелепо), чтобы посмотреть, что происходит. Я обрадовался, увидев среди них Чака Хауленда.

— Эджкум, — воскликнул Кент Эйвери, хватаясь одной рукой за костыль, а второй рассеянно хлопая по пижамным брюкам. — Это настоящая тревога или опять просто так? Как ты думаешь?

— Я думаю, что никто не знает.