Зеленая

Вскоре, остыв, я поняла, что бить его нет смысла. Да, я вымещу на нем гнев, но вряд ли он расскажет мне больше того, что уже рассказал… Выдержке научиться трудно. Мои наставницы были весьма дотошны.

В ту ночь к нам присоединилась Танцовщица. Она принесла с собой еду: копченую оленину, сушеный зеленый лук и чеснок. После того как наша беседа оборвалась, мы с Федеро весь день молча шили. Время от времени мы обменивались парой слов. До самого вечера я старательно загоняла свой гнев обратно, в тот глубокий колодец, откуда он то и дело вырывался.

С приходом Танцовщицы словно подул свежий ветерок, развеявший духоту нашего недоверия. Танцовщица, наверное, с первого взгляда поняла, что мы с Федеро поссорились. Со временем я научилась немного понимать ее; хотя Танцовщица, как и все ее сородичи, не очень хорошо разбиралась в выражении человеческих лиц, она прекрасно разбиралась в человеческих запахах. Видимо, от нашей размолвки на чердаке распространился настоящий смрад. Помню, Танцовщица положила на стол еду и села посередине, буквально разделив нас с Федеро.

— Вы делаете большие успехи!

Мы вдвоем нашили больше тысячи двухсот колокольчиков. Меньше четырех лет моей жизни, но неплохой результат для одного дня. У меня онемели пальцы, исколотые иглой. Вот цена успеха!

— Да, — согласилась я.

Танцовщица склонила голову набок и серьезно посмотрела на Федеро.

— Как прошел день? — негромко осведомилась она.

— Мы говорили о прошлом, — буркнул Федеро.

Танцовщица снова повернулась ко мне:

— Разговоры о прошлом огорчают тебя?

Ее вопрос показался мне поразительно глупым. Вместо ответа я посмотрела на нее в упор.

— Ты чего-то боишься, — заметила Танцовщица.

— Я злюсь, а не боюсь.

— Страх и гнев — две стороны одного клинка.

То же самое изречение, только в разных вариантах, я читала в книгах много раз.

— Не говори банальности.

— Из-за того что какие-то слова часто повторяют, они не становятся менее правдивыми. — Голос ее оставался тихим и мягким. — Многие даже считают наоборот.

— Я злюсь всю жизнь — мне есть на что злиться. А бояться-то мне чего?

Она ответила не задумываясь:

— Последствий своих поступков. Цены, которую тебе придется за них заплатить.

— Опять цена! Всю жизнь приходится иметь дело с ценами.

— Да, точно.

Когда я прервала свои занятия, чтобы перекусить, Танцовщица заняла мое место и вдела нитку в иголку.

— Сколько тебе сейчас лет — двенадцать?

— Да, наверное, — буркнула я.

Федеро поморщился.

Танцовщица продолжала:

— В таком возрасте девушки у тебя на родине выходят замуж.

Госпожа Шерлиз тоже говорила, что на родине я стала бы женой какого-нибудь потного крестьянина. Незавидная участь! И все же… Кто я сейчас?

Танцовщица продолжала, как будто я ей ответила:

— Здесь, в Медных Холмах, ты стала бы супругой Правителя или одного из его фаворитов.

— Причем независимо от того, начались у тебя месячные или нет, — буркнул Федеро.

— А месячные тут при чем? — вскинулась я.

Танцовщица осталась невозмутимой.

— Ты боишься происходящих с тобой перемен. Ты боишься будущего. Сейчас ты лишена и той и другой участи. Пути, для которого ты была рождена, тебя, купив, лишил Федеро. В поместье Управляющего тебя бережно растили, готовя к иному пути. Даже наши ночные прогулки были подготовкой к нему — с небольшими отклонениями. Изуродовав себя и убив госпожу Тирей, ты отказала себе в выбранном для тебя пути. Что же остается?

— Страх, — ответила я, обращаясь к шелку, который стискивала в руках.

— Нет, — возразила Танцовщица. — Ты сама сделала выбор, с последней попытки примкнув к нам с Федеро.

Я поняла, что не боюсь того, что может со мной случиться. Будущее почти не зависит от меня. Я не стыдилась своих недавних поступков… А Танцовщица не имела права меня упрекать. Почти не имела… Несмотря на всю свою жестокость, госпожа Тирей исподволь подготавливала меня к величию. Меня не сожрало чудище в океане. Стойкий не случайно присматривал за мной. Ожидание чего-то необычайного не страшило меня.

Все, кто так или иначе был связан со мной, умирали. И все же меня страшило не только это. Все причиняют боль, но боялась я чего-то другого.

Не переставая шить, я думала. Бабушка отправилась на небесные похороны, завернутая в свой саван. Мой шелк символизирует мой жизненный путь, и каждый колокольчик должен нести в себе воспоминание. В старости женщина вспоминает: вот этот колокольчик я пришила в тот день, когда встретила своего будущего мужа, вон тот — когда родила своего первенца…

Наконец я пришла к выводу, что боюсь своей внутренней сущности.

Я снова подняла голову. Раскосые глаза Танцовщицы мерцали в свете нашей маленькой лампы. Она ждала, пока я заговорю.

— У твоих соплеменников есть души? — спросила я, надеясь из ее ответа больше узнать и о собственной душе.

Она задумалась, поглядывая на меня и не переставая работать. Между нами тускло мерцала притемненная лампа. Федеро замер с иглой в руке. Мне показалось, он радуется, что не должен отвечать на мой вопрос.

Наконец Танцовщица заговорила: