Зеленая

Срини определил меня на камбуз, под начало к пожилому повару — одноногому ханьчуйцу. По палубе Лао Цзя передвигался с помощью деревянного протеза, но на камбузе вешал деревяшку на крючок и ловко скакал на одной ноге в узком пространстве между рабочими столами. Протез у него был весь покрыт резьбой; летящие драконы охотились на инкрустированные в дерево черные жемчужины. Вбитые в переборки парусиновые петли на крюках помогали Лао Цзя не упасть во время волнения или шторма. По-моему, вначале он терпел меня только потому, что я была маленькой, гибкой и не путалась у него под ногами — точнее, под единственной ногой.

Я была очень рада, что попала на камбуз. Верхняя палуба меня пугала. Вокруг расстилались безбрежные горизонты, которые я хорошо запомнила — сначала по дому, потом по «Бегу фортуны». Когда я снова увидела вокруг себя водную гладь, то невольно пала духом. На улицах Медных Холмов были дома, деревья и люди. В океане не было ничего, кроме линии горизонта, которая простиралась куда ни посмотри.

Старик почти не говорил по-петрейски; только выкрикивал мне названия каких-то продуктов. Я же тогда еще не говорила по-ханьчуйски. Я никогда не слышала этого языка, пока мне не пришлось делить с Лао Цзя тесную корабельную кухню. Впрочем, он знал несколько слов на селю и потому мог общаться со Срини и со мной.

Запах, поднимавшийся от стоящих на плите горшков, для меня был запахом свободы. Сначала я под придирчивым взором Лао Цзя резала капусту и морковь. Вскоре он понял, что я не отрежу себе палец и не зарежу его во время шторма.

— Справишься, — сказал он на селю.

Единственное слово, брошенное мне стариком, стало первой настоящей похвалой, которую я получила в своей жизни.

— Благодарю, — ответила я.

Увидев, что я умею с первого взгляда и по запаху найти бутылочку с нужной пряностью, Лао Цзя очень обрадовался. На второй день после выхода в открытое море я приготовила вполне съедобный пирог с начинкой из свиного фарша с тмином и пюре из кресс-салата. Лао Цзя снова похвалил меня.

— Я попрошу Срини, чтобы тебя оставили здесь. Готовь! — Он расплылся в беззубой улыбке.

— Я еду в Селистан, — сказала я.

Он притворился, что плачет, содрал с себя синий полотняный колпак и прижал к груди, а потом стал молиться своим ханьчуйским богам. Помолившись, улыбнулся, похлопал меня по голове и велел работать дальше.

Готовить с ним было удовольствием. И еще приятнее было работать без чьего-то постоянного осуждающего взгляда. Я ничего не имела против тесноты, тупых ножей и незнакомых ингредиентов. Более того, еще через несколько дней Лао Цзя начал обучать меня азам ханьчуйской кухни. Как я поняла, ханьчуйцы нарезают пищу на мелкие кусочки, маринуют мясо, рыбу и овощи, а потом быстро обжаривают на раскаленной неглубокой сковороде, после чего сдабривают острыми соусами. Сложнее всего мне было смешивать различные пряности и жидкости, добиваясь нужного оттенка вкуса. Незнакомыми оказались и многие приправы и специи.

Я поняла, что госпожа Тирей привила мне настоящую любовь к учебе.

Гораздо сложнее оказалось найти мне место для сна.

— Ты не заплатила за каюту, — сурово сказал Срини после того, как я две ночи проспала на палубе. Мы с ним тогда в основном еще говорили по-петрейски.

Ко мне приставали матросы, я отбивалась от них ногами. В конце концов, боясь за себя, я проводила ночи без сна.

— Я не проститутка им на потребу! — Помня уроки госпожи Шерлиз, я провела рукой по своей почти плоской груди. — Я даже еще не выросла!

Срини почесал свой широкий черный подбородок, на миг напомнив мне Федеро.

— Я не могу поместить тебя в каюту просто так. Правда, ты действительно еще мала, чтобы торговать собой, — даже в уплату за проезд. — Срини нахмурился. — Не обижайся, но шрамы тебя уродуют. Если отрезать твою длинную гриву и одеть тебя в полотняные штаны, на тебя будут обращать меньше внимания.

Меня ни разу не стригли, берегли мою красоту — только подравнивали кончики волос. Правда, моя красота раньше принадлежала Управляющему. Вот почему я себя изуродовала.

— Я согласна, — ответила я на селю.

— А я тем временем переговорю с боцманом насчет ночной вахты на палубе. — Он улыбнулся. — Ты очень молода, но проделала большой путь.

— Мой путь у меня отобрали много лет назад.

Когда я попросила у Лао Цзя нож и объяснила, что собираюсь постричься, он возмутился.

— Нет, нет, красавица! — вскричал он. — Да и хороший нож портить не стоит!

Мне неприятно было объяснять, почему придется расстаться с волосами. И все же, как ни странно, старик меня понял.

— Я сам тебя постригу, — сказал он. — И сохраню волосы.

Хотя сама я собиралась сжечь волосы или выбросить их в море, я согласилась. Он наверняка пострижет меня лучше, чем я сама, ведь я ни разу в жизни не стриглась. Кроме того, я ведь не видела себя сзади.

Стричься решили здесь же, на камбузе. Ни к чему устраивать потеху для матросов и пассажиров. К тому же все скорее забудут о том, что я — девочка, если не будут свидетелями моего превращения. Лао Цзя достал большие ножницы.