Зеленое окно

Я вскочил с места, догнал официантку у самой двери и снова стал совать ей деньги. От бега но длинной веранде я вначале не мог произнести ни слова.

Официантка рассердилась:

— Я же сказала, потом! Какой непонятливый! Сиди и жди, а бегать на стадионе будешь. — Она повернулась ко мне спиной.

— Возьмите, — сказал я зло, — это ваши. Вы уронили их.

Вот когда пудра с нее действительно посыпалась. А может, просто покраснело лицо.

— Ой, — сказала она, взяв десятку, — что же ты…

— Ничего. — Я отправился к своему столику. Но теперь она меня догнала:

— Слушай, ты извини меня, дуру ненормальную. Вот спасибо! — Она взяла меня за плечо и заглядывала в глаза, растерянно улыбаясь, — Замоталась я совсем, понимаешь! Первый день после болезни. Еле ноги держат…

Я пробормотал: «Пожалуйста», — и пошел на свое место.

Через несколько минут на нашем столе появились ножи, ложки, вилки, тарелки.

— Ну и братец у тебя, — говорила официантка Нине, — толковый братец, первый сорт. «Нате, говорит, десяточку, ваша законная десяточка, вы, говорит, ее обронили».

Потом она принесла хлеб и опять посыпалось: «толковый братец», «первый сорт братец» и, значит, объяснения, почему я такой толковый.

Я прикусывал губу, чтобы не прыснуть со смеху. Нина тоже улыбалась.

Как мы управились с первым, я и не заметил. И что особенного в «московском борще», тоже не заметил. По-моему, его вполне можно было бы назвать и «уярским».

Только съели первое, наша официантка несет второе. Все на наш стол поглядывают: что, мол, за чудеса такие!

Официантка подошла и спрашивает:

— Ну как, вкусно?

— Очень, — ответили мы.

— Кушайте на здоровье.

Эскалоп оказался поджаренным куском мяса. «Сборн. гарн.» тоже ничего особенного. Немного картошки, немного капусты, несколько зеленых горошин и долька помидора. Да, еще по краям лежали листики петрушки. Вообще-то красиво, только я не коза, чтобы жевать эти листики, мне бы побольше картошки жареной положили. А мясо было жестким и разрезать его тупым ножом, который достался мне, не было никакой возможности. Я мог бы, конечно, запихнуть в рот весь кусок и прожевать спокойненько. Но в кафе я проделать это не решался, тем более при взрослой девушке. Да и мясо-то было недосоленное.

— Знаешь, — сказал я Нине, — невкусное мясо братцу попалось.

— Сестрице тоже.

Мы рассмеялись.

— А может, нам обменяют? — проговорил я.

— Не пользуйся своим влиянием в корыстных целях.

— Влиянием… — проворчал я.

— А как же! Ты и так словно почетный гость. Уж будь скромным.

Если б такие слова скапали мне родители, я бы все это пропустил мимо ушей, потому что всякими поучениями был сыт но горло. А тут я почему-то слушал — и ничего, не кривился, не смотрел в сторону и даже думал, что, может быть, Нина и нрава.

Я с новой энергией взялся за нож. На кусок мяса я давил с такой силой, что тарелка вот-вот должна была развалиться на части, но мясо не поддавалось. Оно пружинило, как ластик, трещало и хрустело — короче говоря, оно издевалось. Куском поджаренного мяса я его уже не мог назвать. Таким мясо не бывает. Уж пусть называется эскалопом.

Когда я измучился вконец, этот дьявольский эскалоп прыгнул вдруг из-под ножа на скатерть.

Я замер. Уж сейчас Нина сделает мне такой втык, что со стыда провалишься сквозь все пятнадцать этажей. Но она ничего не заметила. Она солила в это время кусочек помидора. К моему счастью, солила его не спеша и очень тщательно.

Тогда я сообразил, что нечего обалдело смотреть на эскалоп, назад он сам не прыгнет. С молниеносной быстротой я подхватил его и плюхнул к себе в тарелку.

А Нина все солила свою помидорину.

Официантка принесла нам компот, и Нина сказала, что ей «с братцем» все очень понравилось.

— Толковый братец, — опять заметила официантка и, приветливо взглянув на меня, спросила: — Тебя как зовут-то, сынок?

Я сказал.

— А сестричку?

Почему она об этом не у Нины спрашивает? Вот чудная! Но я, конечно, ответил.

— А меня зовут Настей… — И она куда-то ушла. Настя!.. Я представил, как мою маму у нас но дворе кто-нибудь назвал бы Светой вместо Светланы Петровны. Тот же Виталька встретил ее вдруг, когда она шла с работы, и сказал бы: «Здравствуйте, Света». У мамы, наверное, из рук сумка бы вывалилась. А у самого подъезда он догнал бы ее и попросил: «Да, Света, совсем забыл. Как придете домой, скажите Эдьке, чтобы во двор выходил гулять».

Наверное, я улыбался своим мыслям, потому что Нина спросила меня:

— Ты что, братец?

— Да так, ничего, — ответил я, с трудом сдерживая смех.

Официантка вернулась с двумя вазочками мороженого.

— Вот, кушайте, мои хорошие, — сказала она. — Это вам от меня. От всей души.

— Спасибо. Мы уже вот как наелись! — Я провел рукой по горлу и посмотрел многозначительно на Нину.

— Спасибо. Ну зачем вы это придумали? — проговорила Нина.

Официантка стала серьезной.

— Вы меня обижаете, — сказала она.

— И вы нас тоже, — быстро ответил я и, довольный своим ответом, опять посмотрел на Нину.

— Эдик, — сказала официантка, — зачем же так?

Нина, видимо, поняла, что я могу чего-нибудь ляпнуть, и поспешила вмешаться.