Зеленое золото

— Снова? Что значит «снова»? Советские люди никогда не успокаиваются на достигнутом. Мы должны идти вперед, работать все лучше…

— Объективные причины, разумеется, не в счет?

— Объективных причин не существует. Мой лесопункт при всех условиях свой годовой план выполнит. В следующем сезоне будем добиваться по меньшей мере ста тридцати процентов.

Питкасте усмехнулся. Эта усмешка вызвала у Осмуса раздражение. Он знал Питкасте и понимал, что раз долговязый объездчик усмехается вот так криво, уголком рта, то это неспроста. Значит, жди подвоха или розыгрыша. На это он был мастер. Будь он так же усерден на работе, то его бы не сместили, а в Туликсааре не прислали бы на его место нового лесничего, и все было бы намного проще, чем теперь.

Объездчик, по-видимому, угадал мысли Осмуса. Откинув голову, он щелкнул по своему большому кадыку и спросил:

— Имеешь?

Осмус бросил быстрый взгляд на Киркму.

— Не бойся, ей не впервые видеть, как я закладываю.

— В служебное время, на работе… — проворчал Осмус, доставая, однако, из ящика стола бутылку и наполняя стакан.

— Давай сперва ты.

— Не хочу…

Питкасте опрокинул в глотку стакан так ловко, что его кадык даже не дрогнул.

— А теперь скажи, чего ты скалился? — нетерпеливо спросил Осмус.

— Это верно, скалился. Скалился, а про себя думал: «Объективные причины-то бывают разные: одни и впрямь мешают идти вперед и снижают показатели, но есть ведь и такие, что помогают выполнять план. О первых говорят много, а о вторых что-то умалчивают».

— Сложную ты сегодня разводишь философию…

— А вот я тебе задам вопрос, и все станет проще простого. Скажи, не существует ли объективных причин, которые помогают Куллиарускому лесопункту выполнять план в ускоренном порядке?

Осмус махнул рукой, а Хельми пренебрежительно бросила:

— Питкасте уже пьян.

— Ого, чертополох-то наш ожил!.. Ну ладно, скажу вам, что знаю… Только окно бы не мешало опять открыть, чтоб в случае чего смыться.

Он вынул из кармана папиросы, неторопливо выбрал одну и принялся чиркать спичкой.

— Сегодня я был у нового лесничего.

— Ну! — Осмус насторожился.

— Хороший человек, и, вроде меня, холост.

— Только в этом и сходство, — донеслось от маленького стола.

— Ты его видела?

— Его — нет, но зато тебя — не раз…

Осмус выглянул в окно. С узкоколейки донеслось пыхтение паровоза. Ветер утих, вечернее небо пылало, словно охваченное пожаром, — наверно, ночью подморозит… И то ладно. Глядишь, на час-другой и прихватит дорогу. Ранняя оттепель, видно, удержится, зато лето по народным приметам обещает быть холодноватым, а зима — снежной. Не дай бог пережить вторую такую зиму, как нынешняя… А Питкасте, знать, заметил, что в бутылке еще осталась водка, вот и старается сделать слона из мухи, напустить туману.

Питкасте закинул ногу на ногу.

— Позвал меня лесничий к себе. По делу.

— И усадил тебя за твой бывший стол? Вот было радости-то!

По-видимому, Киркма своим замечанием угодила не в бровь, а в глаз. Питкасте перестал улыбаться и долго молчал, глядя исподлобья и пожевывая папиросу.

— Не воображай! — произнес он наконец и стукнул ногой. — Чем плохо в объездчиках? Хлопот-то в тысячу раз меньше, чем у лесничего. А я ведь был только временно исполняющим обязанности.

— Ну, каков он? — как бы невзначай, между делом спросил Осмус, не очень искусно скрывая свой интерес.

— Тихий, спокойный человек. Но его слова заставили меня подумать о тебе, Осмус.

— Почему же именно обо мне?

— Он спросил у меня: отчего все прежние лесосеки отмерялись в лесничествах Ээсниду, Кюдема и Кулли, обязательно около железной дороги или около шоссе…

— Просто лес там старше.

— Он, видно, держится иного мнения. Удивлялся, что до сих пор не снят лес на большинстве делянок, которые уже замерены в дальних уголках Сурру, Пую и Ээсниду.

— План лесопункта выполнен.

— Уж об этом-то я сказал.

— А он?

Питкасте сдул с брюк пепел, осыпавшийся с папиросы.

— Он? Он не стал спорить. Он знай спрашивал, допытывался, слушал. Без раздражения, не горячась, так, будто все это его не интересует, будто любопытствует он только потому, что случайно оказался лесничим… А когда я собрался уходить, он сказал, что в ближайшие дни отправится в Сурру.

— Так…

— Ты и не спрашиваешь зачем?

— У важных господ важные дела, к чему нам, маленьким людям, совать в них нос.

— Так интересно же! Мы отправимся в Сурру для того, чтобы замерять новые лесосеки.

Осмус поднялся и подошел к окну. Так-так! Значит, решили загнать его в Сурру, за болота и трясины, где обитает с медведями старый Нугис. Да, там вдалеке синеют высокие леса, вечно шумящие, словно море. Как часто он поглядывал в ту сторону, будто опасаясь в душе этой бесконечной синевы. Весь этот здешний угол с Куллиару, Туликсааре и Мяннисалу оторван от мира и затерян в лесной глуши, но Сурру… В эстонском языке и слова подходящего не найдешь для обозначения такой дыры, как Сурру!

— Ведь не мы замеряли лесосеки, а лесничество, — сказал он, видя, что Питкасте не торопится продолжать.